Каждое философское учение ценно тем, что оно несёт зерно, частичку истины большей или меньшей значимости. Как правило, каждое последующее учение опирается на знания и мысли, содержащиеся в предыдущих, является их анализом и обобщением, порой работой над их ошибками. И даже будучи ошибочным, учение вносит свой ценный вклад на пути к истине, позволяет осознать эту ошибку. Поэтому, не проследив ход развития мысли от самых её истоков, бывает сложно понять конечный результат познания, всю ценность и глубину современных истин. Возможно, в том числе и поэтому, в современной жизни растёт пренебрежение к философским истинам. Некоторые из нас не понимают их ценности, не понимают почему они именно таковы, тогда как им удобней было бы понимать и воспринимать иначе. Прежде чем убедиться в истинности того или иного знания, нам бывает необходимо набить множество «шишек» в жизни. История философии – это опыт ошибок, опыт взлётов и падений мысли от наиболее выдающихся мыслителей. Их опыт для нас неоценим. В истории философии мы можем проследить эволюцию решения почти любой проблемы. В курсе философии, изучаемом в ВУЗах, рассматриваются наиболее важные из них. Однако история философской мысли не ограничивается набором тех тем, которые способны вместить учебники. Именно поэтому при её изучении так важно обращаться к первоисточникам. Учебный курс истории философии – это лишь краткая характеристика действительных учений, всю глубину и многоплановость которых едва ли возможно в этом курсе передать.

• Философские дисциплины:

Поскольку философия изучает практически все области знания, то в рамках философии происходила специализация на определённые дисциплины, ограничивающиеся изучением этих областей:

Этика – философское исследование морали и нравственности.

Эстетика – философское учение о сущности и формах прекрасного в художественном творчестве, в природе и в жизни, об искусстве как особой форме общественного сознания.

Логика – наука о формах правильного рассуждения.

Аксиология – учение о ценностях. Изучает вопросы, связанные с природой ценностей, их местом в реальности и структурой ценностного мира, т. е. о связи различных ценностей между собой, с социальными и культурными факторами и структурой личности.

Праксиология – учение о человеческой деятельности, о реализации человеческих ценностей в реальной жизни. Праксиология рассматривает различные действия с точки зрения их эффективности.

Философия религии – учение о сущности религии, её происхождении, формах и значении. В ней содержатся попытки философских обоснований существования бога, а также рассуждения о его природе и отношении к миру и человеку.

Философская антропология – учение о человеке, его сущности и способах взаимодействия с окружающим миром. Это учение стремится интегрировать все области знания о человеке. Прежде всего, оно опирается на материал психологии, социальной биологии, социологии и этологии (изучает генетически обусловленное поведение животных, в том числе людей).

Философия науки – изучает общие закономерности и тенденции научного познания. Отдельно существуют также такие дисциплины как философия математики, физики, химии, биологии, экономики, истории, права, культуры, техники, языка и т.д.

• Основные направления современной мировой философской мысли (XX-XXI века)

Неопозитивизм, аналитическая философия и постпозитивизм (Т. Кун, К. Поппер, И. Локатос, С. Тулмин, П. Фейерабенд и др.) – эти учения являются результатом последовательного развития позитивизма. Они занимаются анализом проблем, с которыми сталкиваются частные (остальные, кроме философии) науки. Это проблемы физики, математики, истории, политологии, этики, лингвистики, а также проблемы развития научного знания в целом.

Экзистенциализм (К. Ясперс, Ж.П. Сартр, А. Камю, Г. Марсель, Н. Бердяев и др.) – философия человеческого существования. Человеческое бытие в этом учении понимается как поток переживаний индивида, который всегда уникален, неповторим. Экзистенциалисты делают акцент на индивидуальном человеческом бытии, на сознательной жизни индивида, уникальности его жизненных ситуаций, пренебрегая при этом изучением, лежащими в основе этого бытия, объективными всеобщими процессами и законами. Тем не менее, экзистенциалисты стремятся создать направление философии, которое бы было наиболее приближено к актуальным проблемам жизни личности, анализировало наиболее типичные жизненные ситуации. Основными их темами являются: истинная свобода, ответственность и творчество.

Неотомизм (Э. Жильсон, Ж. Маритен, К. Войтыла и др.) – современная форма религиозной философии, занимающаяся осмыслением мира и решением общечеловеческих проблем с позиций католицизма. Главной своей задачей видит внесение в жизнь людей высших духовных ценностей.

Прагматизм (Ч. Пирс, У. Джемс, Д. Дьюи и др.) – связан с прагматической позицией по решению всех проблем. Рассматривает целесообразность тех или иных действий и решений с точки зрения их практической полезности или личной выгоды. Например, если человек неизлечимо болен и в дальнейшем его существовании не просчитывается никакой пользы, то, с позиции прагматизма, он имеет право на эвтаназию (помощь в смерти тяжело и неизлечимо больному человеку). Критерием истинности, с точки зрения этого учения, также является полезность. При этом отрицание представителями прагматизма существования объективных, общезначимых истин и понимание, что цель оправдывает любые средства её достижения, бросает тень на гуманистические идеалы и нравственные ценности. Так, Дьюи пишет: «Я сам – и больше никто не может решать за меня, как я должен поступать, что для меня правильно, истинно, полезно и выгодно». Если каждый в обществе встанет на такую позицию, то в конечном счёте оно превратится лишь в поле столкновения различных эгоистичных побуждений и интересов, где не будет никаких правил и норм, никакой ответственности.

Марксизм (К. Маркс, Ф. Энгельс, В.И. Ленин, Э.В. Ильенков, В.В. Орлов и др.) – материалистическая философия, претендующая на то, чтобы иметь статус научной. В своём анализе действительности опирается на материал частных наук. Стремится выявить наиболее общие законы и закономерности развития природы, общества и мышления. Основным методом познания является диалектический 2 . Социальная философия марксизма основана на идее создания коммунистического общества, построенного на идеалах равенства, справедливости, свободы, ответственности и взаимопомощи. Конечной целью построения такого общества является создание условий для свободной самореализации любой личности, наиболее полное раскрытие её потенциала, где было бы возможным осуществление принципа: «от каждого по способностям, каждому по потребностям». Однако для реализации этих идеалов в ней недостаточно проработана проблема индивидуального, уникального бытия личности, богатства её внутреннего мира и потребностей.

Феноменология (Э. Гуссерль, М. Мерло- Понти и др.) – учение, которое исходит из того, что необходимо очистить наше мышление от всех наносных, искусственных логических построений, но при этом оно пренебрегает изучением сущностного мира, независимого от человеческого восприятия и осмысления. Феноменологи считают, что познание объективного мира невозможно, поэтому изучают лишь мир смыслов (называя при этом их сущностями), закономерности в формировании смысловой реальности. Они считают, что наше представление о мире не является отражением самого объективного мира, а является искусственным логическим построением. Чтобы восстановить истинную картину мира, мы должны исходить лишь из нашего практического отношения к вещам и процессам. Наше понимание о вещах должно складываться в зависимости от того как мы их используем, как они себя по отношению к нам проявляют, а не какова их действительная сущность, способная объяснить причинно-следственные связи. Например, для них не имеет значения какими физическими или химическими свойствами обладает материал, из которого создана вещь, какие бактерии в ней живут и какие микроскопические процессы в ней происходят, для них большее значение имеет её форма и функции, которые она выполняет. С их позиции, говоря о вещах, мы должны вкладывать в них лишь практический смысл их возможного использования. Говоря о природных и социальных процессах, мы должны подразумевать, прежде всего, их возможное влияние на нас или то значение, которое они для нас несут. Тем самым, феноменологический подход отрывает человека от действительности, снимает установку на понимание взаимосвязей и законов мира, дискредитирует стремление к мудрости и объективной истине, упускает из виду ценность накапливаемых человечеством опытных знаний.

Герменевтика (В. Дильтей, Ф. Шлейермахер, Х.Г. Гадамер и др.) – философское направление, вырабатывающее методики правильного понимания текстов, избегая собственной предвзятости, «пред-понимания» и, пытаясь проникнуть не только в замысел автора, но и в его состояние в процессе написания, в ту атмосферу, при которой этот текст создавался. При этом в понятие текста вкладывается очень широкий смысл, в их понимании вся понимаемая нами реальность есть особый вид текста, поскольку мы осмысляем её через языковые структуры, все наши мысли выражены на языке.

Психоаналитическая философия (З. Фрейд, К. Юнг, А. Адлер, Э. Фромм) – исследует закономерности функционирования и развития психики человека, механизмы взаимодействия сознательного и бессознательного. Анализирует различные психические явления, наиболее типичные переживания человека, стремится выявить их природу и причины, найти способы лечения психических расстройств.

Постмодернизм (Ж.Делез, Ф.Гваттари, Ж.-Ф. Лиотар, Ж.Деррида и др.) – философия, которая, с одной стороны, является выражением самоощущения человека современной эпохи, а с другой, – стремится разрушить классическую философскую традицию, стремящуюся к познанию мудрости и истины. Все классические философские истины и вечные ценности в ней начинают пересматриваться и дискредитироваться. Если современную эпоху, современную культурную ситуацию (постмодерн) можно назвать восстанием чувств против разума, эмоций и мироощущений против рациональности, то философия постмодернизма восстаёт против любой формы, способной претендовать на ограничение свободы личности. Однако на пути к такой абсолютной свободе оказываются объективность, истинность, правильность, закономерность, всеобщность, ответственность, любые нормы, правила и формы долженствования. Всё это объявляется инструментом власти и элит по манипуляции общественным мнением. Высшими ценностями провозглашаются свобода, новизна, спонтанность, непредсказуемость и наслаждение. Жизнь, с их точки зрения, – это своеобразная игра, к которой не стоит относиться серьёзно и ответственно. Однако разрушение тех норм, идеалов и ценностей, которые вырабатывались путём проб и ошибок на основе обобщения опыта многих поколений людей опасно для дальнейшего существования человечества, поскольку это путь к тому, чтобы общество создало бы невыносимые условия для жизни (борьба эгоистичных побуждений, постоянное использование друг друга, бесконечные войны, разрастание экологического кризиса, обострение личностных проблем и т.д.).

Аксиология (греч. axia – ценность и logos – учение) – раздел философии, изучающий ценности.

История философии - философская дисциплина, предметом которой является процесс возникновения и развития философского знания.

Метафизика – учение о сверхчувственных (трансцендентных) основах и принципах бытия.

Методология – учение о способах организации и построения деятельности человека.

Моральная философия – нравственная практическая философия, этика.

Натурфилософия – философия природы, умозрительное истолкование природы, рассматриваемой в её целостности.

Онтология – учение о бытии; раздел философии, описывающий мир.

Практическая философия – традиционно выделяемый раздел философии, включающий этику и политику.

Социальная философия – раздел философии, описывающий качественное своеобразие человеческого общества, его структуру и развитие.

Телеология – учение о целесообразности как характеристике отдельных объектов или процессов и бытия в целом.

Теоретическая философия – традиционно выделяемый раздел философии, включающий логику и метафизику.

Феноменология – раздел философии, изучающий явленность мира в опыте.

Философия истории – концепция в составе философского знания, нацеленная на осмысление исторического процесса в целом и анализ методологических проблем исторического познания.

Философия культуры – раздел философии, исследующий сущность и значение культуры. Большое значение придается борьбе за культуру.

Философия науки – философская дисциплина, исследующая структуру научного знания, средства и методы научного познания, способы обоснования и раз­вития знания.

Философия образования – исследовательская область философии, анализирующая основания педагогичес­кой деятельности и образования, его цели и идеалы, методологию педагогического знания, методы проектирования и со­здания новых образовательных институции и систем.

Философия политики – исследовательская область философии, анализирующая наиболее общие основаниях, границы и возможности политики, о соотно­шении в ней объективного и субъективного, закономерного и случайного, сущего и должного, рационального и внерационального.

Философия права – философская дисциплина, исследующая ценность права, соотношение права и справедливо­сти, права и закона, права и силы, а также философские проблемы юридических наук.

Философия религии – достаточно разнородные, но остающиеся в пределах рационального дискурса суждения относительно ре­лигии, включая содержательное рассмотрение предлагаемых теми или иными религиями решений онтотеологических, этико-антропологических и сотериологических проблем.

Философия техники – область философских ис­следований, направленных на осмысление природы техники и оценку ее воздействий на общество, культуру и человека.

Философия языка – исследовательская область философии, в которой анализируется взаимосвязь мышления и языка, выявляется конституирующая роль язы­ка, слова и речи в различных формах дискурса, в познании и в структурах сознания и знания

Философская антропология – раздел философии, изучающий человека.

Философская компаративистика – об­ласть историко-философских изысканий, предметом кото­рой является сопоставление различных уровней иерархии (понятия, доктрины, системы) философского наследия Во­стока и Запада.

Эпистемология – философско-методологическая дисциплина, в которой исследуется знание как таковое, его строение, структура, функционирование и развитие.

Эстетика – философская дисциплина, изучающая искусство и эстетическое отношение к действительности (прекрасное и безобразное и т.п.)

Персоналии

Августин Блаженный Аврелий (354-430) – представитель зрелой патристики. Наиболее значительными произведениями: «Исповедь» (400) и «О граде Божьем» (413-426).

Анаксагор (500-428 до н.э.) – ученик Анаксимена, основоположник афинской школы философии. Описывал мир как бесчисленное множество «семян вещей» («подобочастных» – гомеомериям), которые упорядочивает мировой «ум» («нус»), Выдвинул идею «все – во всем», т.е. утверждал, что «во всем заключается часть всего».

Анаксимандр (610-540 до н.э.) – ионийский (из Милета) философ, ученик и последователь Фалеса. Считал первоначалом апейрон – нечто качественно неопределенное и бесконечное.

Анаксимен (585-525 до н.э.) – ионийский (из Милета) философ, ученик Анаксимандра. Как первоначало рассматривал воздух – самую бескачественная из всех стихий: «подобно тому как воздух в виде нашей души скрепляет нас, так дыхание и воздух охватывают всю Землю».

Аристотель (384–322 до н.э.) – ученик Платона и наставник Александра Македонского. В 335 до н.э. основал собственную школу, названную перипатетической, или Ликеем. Предметом «первой философии» считал сущее в аспекте его четырех причин: формы, материи, начала движения (движущей причины) и цели.

Беркли Джордж (1685-1753) – английский философ, представитель солипсизма, в котором основным является положение «существовать – значит быть воспринимаемым» (esse est percipi). Именем Б. назван приморский город в США, где расположен Калифорнийский университет.

Боэций Аниций Манлий Торкват Северин (480-524, казнен) – римский философ, один из основоположников средневековой схоластики. По обвинению в государственной измене был заключен в тюрьму, где в ожидании казни написал художественно-философское сочинение «Утешение философией».

Бэкон Фрэнсис (1561-1626) – генеральный прокурор, лорд-канцлер Великобритании. Основоположник эмпиризма, предложивший в труде «Новый Органон или истинные указания для истолкования природы» (1620) использовать эксперимент и систематическую индукцию. В 1627 Бэкон публикует утопию «Новая Атлантида».

Витгенштейн Людвиг (1889-1952) – австрийский философ, один из основателей аналитической философии. Основная идея его «Логико-философского трактата» (1921) состоит в том, что философия есть деятельность по прояснению языка и устранению неточностей выражения мыслей.

Вольтер (1694-1778) – французский философ, лидер французского Просвещения XVIII в. и наставник короля Пруссии Фридриха II.

Гадамер Ганс-Георг (1900-2002) – немецкий философ, ученик М. Хайдеггера, основоположник философской герменевтики. Согласно Гадамеру, понимание есть открытый исторический процесс, в котором всякий интерпретатор и всякое интерпретируемое уже включены в определенную традицию понимания.

Гегель Георг Вильгельм Фридрих (1770-1830) – немецкий философ, один из главных представителей школы немецкой классической философии. Наиболее известные работы: «Феноменологии духа» и «Наука логики».

Гераклит (ок. 540 - ок. 480 до н.э.) – ионийский философ из Эфеса. Был прозван «темным» (за глубокомысленность) и «плачущим» (за трагическую серьезность) мыслителем. Первоначалом всего он считал огонь – суть «логос».

Гольбах Поль Анри (1723-1789) – французский философ-материалист. Наиболее известное сочинение «Система природы, или О законах мира физического и мира духовного» (1770).

Гуссерль Эдмунд (1859-1938) – немецкий философ, основатель феноменологии.

Декарт Рене (1596-1650) – французский философ-рационалист, известный основоположением изречением «Я мыслю, следовательно, я существую» («cogito ergo sum»). Наиболее известная работа «Рассуждение о методе» (1637).

Демокрит из Абдеры (ок. 460 - ок. 370 до н.э.) – древнегреческий философ-атомист.

Зенон Элейский (ок. 490 - ок. 430 до н.э.) – представитель элейской школы, ученик и приемный сын Парменида. Сформулировал апории, направленные против возможности движения: «Дихотомия», «Ахиллес», «Стрела», «Стадий».

Кант Иммануил (1724-1804) – родоначальник немецкой классической философии. В трех фундаментальных работ «критического периода» – «Критика чистого разума», «Критика практического разума», «Критика способности суждения» исходит из требования о том, что любое философское исследование должно базироваться на критике познавательных способностей человека и тех границ, до которых простирается само знание.

Конт Огюст (1798-1857) – французский философ-позитивист, автор шеститомного «Курса позитивной философии» (1830-1842). Вся история человечества, согласно Конту, подчиняется «закону трех стадий»: теологической (фиктивной), метафизической (отвлеченной) и научной (позитивной).

Конфуций (552-479 до н.э.) – древнекитайский философ. Эталоном человека, идущего по пути-дао, Конфуций считает «благородного мужа».

Кьеркегор Серен (1813-1855) датский философ, основоположник экзистенциализма.

Лао-цзы (V в. до н.э.) древнекитайский философ, живший в, легендарный основоположник даосизма и автор «Дао дэ цзин» – «Книги о пути и благой силе».

Лейбниц Готфрид Вильгельм (1646-1716) – немецкий философ. Рассматривал мир в завершенности и непрерывности, как совокупность монад, находящихся в предустановленной гармонии.

Локк Джон (1632-1704) - английский философ. Развивал учение о «первичных» и «вторичных» качествах. Полагал, что душа это «чистая доска», и только опыт записывает на ней какое-то содержание.

Маркс Карл (1818-1883) – немецкий философ, вместе с Ф. Энгельсом создавший философское учение, получившее название диалектического и исторического материализма.

Ницше Фридрих (1844-1900) – немецкий философ, представитель «философии жизни». Известен учение о сверхчеловеке, изложенным в работе «Так говорил Заратустра...» (1883),

Парменид (кон. VI - нач. V в. до н.э.) – основоположник элейской школы. Сформулировал принцип тождества бытия и мышления: «мыслить и быть одно и то же», – согласно которому, реально лишь то, что мыслимо, а то, что немыслимо, не существует.

Пиррон (ок. 360-280 до н.э.) – древнегреческий философ из Элиды (Пелопоннес); верховный жрец Элиды. Один из основателей античного скептицизма. Рекомендовал воздержание от суждений, поскольку «ничуть не более это, чем то».

Пифагор Самосский (ок. 570 - ок. 500 до н.э.) – древнегреческий философ, ученик Анаксимандра. Настаивал на том, что все есть число.

Платон (427-348 до н.э.) – древнегреческий философ, ученик Сократа. В его учении существование мира вещей зависит от мира идей (прообразов вещей)

Протагор (ок. 480-340 до н.э.) – известнейший из софистов; близок к Периклу. Главное положение философии Протагора: «Человек есть мера всех вещей – сущих в их бытии и несущих в их небытии».

Семь мудрецов – группа исторических лиц 7–6 вв. до н.э., жизненная мудрость которых стала известна всей Элладе. Наиболее известные афоризмы: «Всему свое время» (Питтак), «Познай самого себя» (Фалес), «Ничего сверх меры» (Солон, Хилон), «Наибольшее богатство – ничего не желать» и др.

Сократ (470-399 до н.э.) – древнегреческий философ. Задачу философии видел в самопознании человека, что выражено в его призыве «Познай самого себя».

Соловьев Владимир Сергеевич (1853-1900) – русский философ. Исходя из принципа всеединства, строил систему «цельного знания», которая высшей задачей и конечным результатом духовного развитиячеловечества объявляла синтез науки, философии и религии.

Спиноза Бенедикт (1632-1677) – нидерландский философ. Для Спинозы ум (мышление) и протяженность (материальные тела) являются лишь атрибутами единственной субстанции, которая является причиной самой себя (causa sui).

Фалес (640-562 до н.э.) – основатель милетской школы, один из «семи мудрецов». Полагал, что первоосновой мира является вода.

Фихте Иоганн Готлиб (1762-1814) – представитель школы немецкой классической философии. В своем «наукоучении» в качестве исходного принципа избирает Я, представляя мир как не-Я.

Фома Аквинский (1225-1274) – систематизатор схоластики. В 1879 г. папским указом его учение, томизм, было узаконено в качестве официального философского учения во всех католических учебных заведениях.

Хайдеггер Мартин (1889-1976) – немецкий философ-экзистенциалист; ученик Э. Гуссерля.

Шопенгауэр Артур (1788-1860) – немецкий философ. Кантовское понятие «вещь-в-себе» он отождествил с волей – подлинной, хотя и скрытой, реальностью мира

Шпенглер Освальд (1880-1936) – немецкий философ и культуролог, представитель «философии жизни». Наиболее известная пабота «Закат Европы».

Эпиктет (греч. Epictetus – не имя собственное, а разговорное прозвище раба – «приобретенный») (50-125) – греческий философ-стоик. Существующий порядок вещей, учил он, не зависит от нас и нам не по силам его изменить.

Эпикур (341-270 до н.э.) – древнегреческий философ-атомист. Полагал, что возможность случайного отклонения атомов обусловливает наличие у человека свободы воли. Главная ценность жизни, по мнению Эпикура, заключена в наслаждении, которое есть свобода от телесных страданий и душевных тревог.

Эразм Роттердамский (1469-1536) – нидерландский гуманист, автор бестселлера «Похвала глупости» (1509).

Юм Дэвид (1711-1776) – английский философ-агностик. Осознание реального характера причинных связей Юм именовал верой: «Разум никогда не может убедить нас в том, что существование одного объекта всегда заключает в себе существование другого; поэтому, когда мы переходим от впечатления одного объекта к идее другого или к вере в этот другой, то побуждает нас к этому не разум, а привычка, или принцип ассоциации».

Рецензия на книгу Джонатана Гормана «Историческое суждение: границы историографического выбора» (2007) (Gorman J. Historical Judgement: The Limits of Historiographical Choice. Stocksfield, UK: Acumen Publishing Ltd., 2007. P. xi, 258).

В «Историческом суждении» Джонатан Горман поставил перед собой философскую задачу «обозначить место историографии как дисциплины, которая приобретает знание (knowledge-acquiring ) и передает его (knowledge-expressing )» (p. 3). После вводного раздела 1, в котором Горман кратко говорит о существе вопроса, следуют еще четыре раздела. В разделе 2 Горман формулирует собственное понимание исторической дисциплины как предмета философского рассмотрения. В разделе 3 предпринимается попытка исторически «реконструировать» дисциплинарное самопонимание истории. В разделе 4 поднята злободневная проблема постмодернистского вызова научно-исторической практике. В заключительном разделе Горман рассматривает некоторые частные вопросы философии истории: может ли история претендовать на истинность на уровне целых исторических повествований (at the level of whole accounts ), а не входящих в них индивидуальных пропозициональных высказываний (sentential propositions ); объяснительные возможности «нарратива» (если говорить шире, вклад «выражения» в характер притязаний на знание, часто подаваемый как место исторического письма в историческом знании); и, наконец, роль субъективности и ценностной установки (value ) в историческом «суждении». Эти темы необычайно широко обсуждаются в современной философии истории, и Горман выдвигает весьма провокационный набор аргументов и утверждений. Ниже, после некоторых вводных замечаний, я намерен предложить более пространную характеристику и оценку его точки зрения, высказанной в каждом разделе.

Центральная понятийная категория, на которой основывается все предприятие Гормана, это «дисциплина». Мы должны быть благодарны за то, что Горман поставил проблему дисциплинарности в центр своего философского рассмотрения исторических методов. Разумеется, подход к истории как к одной из дисциплин не нов; однако, делая из этого философскую проблему, Горман усиливает теоретическую актуальность подобного подхода. Что есть дисциплина и как мы изучаем подобные проблемы? Прояснение подхода Гормана к проблеме, быть может, приблизит нас и к интригующе расплывчатому выражению «найти место» (locate ), избранному им для описания собственных задач. «Локализовать», «находить место» в какой схеме (логической или эмпирической; проблемной или институциональной и проч.)? По отношению к чему другому (вероятно, по отношению к другим «дисциплинам»)? С какими целями (например, чтобы закрепить ее относительную «научность»)? Горман пытается дать ответ, но он не вполне верен своей же «модели», да и она сама потребует в ревизии. Опираясь на поставленную философскую задачу, Горман определяет свою методологическую стратегию следующим образом: «Философия дисциплины требует историографического раскрытия того, что представители данной дисциплины рассматривают как характеризующее дисциплину, в соответствии с чем, как они считают, они и производят научные операции…» (p. 2). Это примечательнейшее высказывание. Оно включает в себя то, что философия дисциплины нуждается в историческом подходе; иными словами, чтобы разобраться в дисциплине, необходимо «раскрыть» то, что (в течение продолжительного периода) ее «представители» ожидали от собственных практик.

Но «историческая реконструкция» - это метод, сам познавательный статус которого составляет главный проблемный пункт в проекте Гормана, а потому логический круг угрожающе маячит на горизонте еще до того, как автор переходит к делу. В-третьих, - и это частично вытекает из двух предыдущих вопросов, - откуда философии знать, откуда приступить к этому историческому изысканию? Какое обоснование (тем более, междисциплинарное обоснование) гарантирует ее притязания? В конечном счете, разве то, что с самого начала этой философией для конституирования объекта исследования были приняты исторические методы, не ставит под вопрос дальнейшую философскую оценку исторической дисциплины? Это может показаться не более чем риторической путаницей, но на поверку оказывается серьезной проблемой. Горман запутывается в этих кругах, и порой не может выйти из тупиков, в которые он заходит.

То, как Горман изначально формулирует свою философскую задачу, вызывает ряд вопросов. Прежде всего, как он понимает «знание», если оно может быть «приобретено» (acquired ) и «передано» (expressed )? Это один вид знания, все проявления (tokens ) которого имеют общие видовые свойства? Тогда почему вводится провокационное множественное число, «знания», и какое отношение оно вообще имеет к проблеме? Далее, что мы получаем благодаря различению «приобретения» и «передачи» ? Разве не коммуникация позволяет установить утверждения, претендующие на статус знания? Подразумевает ли Горман строгую однонаправленность от «приобретения» к «передаче» (и далее к согласию/консенсусу), и не должны ли мы обратиться к более итеративной и полной модели? Эти вопросы на таком раннем этапе могут показаться занудными, но они указывают на те неувязки, от которых страдает все предприятие.

Наконец, что еще более принципиально: какова роль философии в подобном изыскании: то есть каковы ее полномочия и в чем ее цель ? Горман настаивает на том, что «утверждение, претендующее на статус знания, не может быть признано таковым до тех пор, пока не оно не доказано» (p. 20). Для Гормана философия просто сама по себе является тем дискурсом/дисциплиной, что выносит решение об обоснованности дисциплины; более того, философы стремятся к «некоторому особому, вне- или надисторическому уровню полноты доказательства (justification )» (p. 22). Эта точка зрения, однако, не выдерживает проверку важными вопросами о доказательстве: «признано» кем и «доказано» для кого ? Вряд ли очевидно, что в обоих случаях ответ должен быть - «философы» или что у философов вообще есть ответы, значимые для внутренней организации других дисциплин . Более того: то, что мне кажется наиболее многообещающим в работе самого Гормана, резко ограничивает возможность такого ответа, а значит, и ставит под сомнение понимание им места философии в и для дисциплинарной истории.

I. Дисциплина

В разделе 2 «Философия дисциплины» Горман более строго формулирует свой основной подход: «Философия дисциплины - это в первую очередь историографическая реконструкция (дополненная нашими повседеневными умозаключениями) модели (или моделей), отражающей отличительные черты дисциплины, - а также правил, принципов или образцов предписаний, с которыми соотносят свои действия (настоящие или прошлые) представители этой дисциплины» (p. 59). Он уточняет: «Такая постановка вопроса (argument ) необходима, чтобы избежать случайного выбора между тем или иным подходом к моделированию дисциплины» (p. 29). Иными словами, «мы должны понять, как создать подобную модель» и «при каких условиях нашу модель можно будет считать “успешной”» (p. 27). Но как бы прекрасно ни звучали эти фразы, они не заменят недостаточного внимания Гормана к существующим научным знаниям о понятии дисциплины. Нельзя не признать, теоретическая разработка этой темы не первый день уже стоит в программе самых разных эмпирических «дисциплин» - в первую очередь, истории и философии науки - и они не остались без теоретического урожая . Вместо этого Горман философствует о том, чем должна быть дисциплина. По-моему, здесь мы имеем дело со смещенными представлениями об областях эмпирической и философской работы. «Дисциплина» действительно является важнейшей категорией серьезного философского анализа, но подлинный объект рефлексии у философии может появиться, только если она демонстрирует куда больше «почтения» к гуманитарным наукам, пытавшимся теоретизировать и исследовать этот феномен. Но ирония в том, что Горман полагает, что он чрезвычайно «почтителен» к дисциплинарным методам (practices ) и особенно к исторической дисциплинарности (p. 27). Хотя история и философия науки маячат на горизонте его рассмотрения (а иначе и быть не могло, учитывая внимание, уделенное Томасу Куну), Горман все же отдает предпочтение философскому выстраиванию дисциплинарности.

Горман планирует сконструировать свое специальное исследование истории как дисциплины по образцу дисциплинарного рассмотрения (character ) философии науки. Свою «модель» он выводит из «историографии философии науки» (p. 26). Заметим, что в качестве образца для моделирования исторического метода Горман выбирает философию науки, а не настоящий научный метод. Правильным аналогом для построения модели была бы самоорганизация (self-constitution ) естественной науки ее участниками (members ). Таким образом, Горман допускает серьезную ошибку в рассуждении по аналогии. Этот промах вызывает вал несостыковок и ошибочных представлений.

Горман предлагает сильно урезанную историю современной философии науки - фактически, ему интересен только один эпизод философии науки, когда историцизм Куна сбросил с пьедестала теоретико-модельный подход (received view ) логического позитивизма (дедуктивно-номологическая модель Поппера – Гемпеля). Горман неоднозначно оценивает историческое прозрение Куна, но признает, что оно вызвало кризис в том, каким образом философия науки считает нужным мыслить свой предмет. Другими словами, «идеальное предписание» [способ работы доказательства в естественных науках. - Прим. пер. ] модели Поппера – Гемпеля было основательно дискредитировано тем, что «было отвергнуто в качестве точного описания» (p. 35). Главное, что отсюда хочет вывести Горман, - это то, что в данном противостоянии в действие вступила не только адекватность описания (descriptive adequacy ) научных методов, но и убедительность предписания (prescriptive cogency ) стандартов их оценки. Горман вполне допускает, что аргумент Куна о дескриптивной несостоятельности теоретико-модельного подхода достиг своей цели. Его прежде всего интересует, смог ли Кун лучше, чем теоретико-модельный подход, решить проблему обоснования утверждений второго порядка, в данном случае, что исторические описания того, чем занимались ученые, определяют то, чем ученые должны заниматься и чем им следует заниматься . Подводя итоги, он пытается доказать, что Кун не сумел поставить дескриптивный аргумент на службу прескриптивного обоснования («история науки создает наилучший образец того, чем должна быть наука»), потому что дескриптивный аргумент уже заключал в себе элемент предписания (на роль ученых-предшественников назначаются те, кто подходит под описание) . Как пишет Горман, критикуя Куна, «если как историки мы предлагаем теорию, устанавливающую, что значит быть ученым, а затем на этом основании отбираем ученых и пишем историографию науки соответственно, то стоит ли удивляться, что из наших “фактов” мы поспешно выводим заключение, что именно так ученым и следует себя вести» (p. 57). Единственным полезным итогом такого обзора оказывается то, что в действительности вовсе не историки, а сами ученые (иногда на проблематичных для историков основаниях) авторитетно высказываются в адрес предшествующих носителей своей дисциплины .

Горман делает вывод, что дисциплинарность содержит два порядка выражения: (1) набор ее методов сам по себе и (2) «управляемые правилами» (“rule-governed ”) включение и апробация отдельных примеров дисциплиной и для дисциплины. Хотя одно без другого существовать не может, различение этих порядков позволяет Горману выдвинуть центральное философское положение (point) относительно дисциплинарности, а именно: «чтобы описать предмет как “дисциплину”, потребуются определенные ограничения» (p. 55). Дисциплина - это «управляемая правилами» социальная практика. Но это различение также фиксирует философское внимание на эпистемологическом статусе второго порядка. По Горману, этот второй порядок несомненно существует для обоснования первого; но его интересует другой вопрос: что обосновывает второй порядок? Очевидно, «мета»-философия науки должна рассматривать и предписывать методы (кому?) самой философии науки. Полемика Куна выстроена вокруг того, что предложенная теоретико-модельным подходом прескриптивная (второго порядка) характеристика того, что есть валидный научный метод, не нашла ни малейшей опоры в реальной науке. (Ведь в действительности теоретико-модельный подход «смоделировал» - то есть создал сравнительно неплохое описание - метода философии науки.) Так или иначе, Горман утверждает, что дескриптивная адекватность не является стандартом обоснования самого второго порядка. Попперо-гемпелевский идеал научной обоснованности остается делом ценностного выбора. В этом смысле, что вообще могло бы лишить этот идеал легитимности? Горман допускает, что позитивизм слишком далеко зашел, «догматически настаивая, что должна быть единая модель доказательства, пригодная во всех контекстах» (p. 45). Но он также уверен в том, что не существует общепринятого метауровня обоснования ценностных утверждений второго порядка. «Каким доказательством мы располагаем при выборе предписания ?» - спрашивает он (p. 40–41). Ответ таков: «Нет таких независимых с философской точки зрения стандартов… которые оправдали бы выбор между предписаниями » (p. 5). Это чистой воды предпочтения. Если мы «выбираем между прескриптивными моделями» (p. 41), предполагает он, мы делаем прагматический, лишь частично обоснованный выбор.

«Где есть выбор, там есть суждение», - заявляет Горман (p. 64). Но это может быть просто произвольным коллективным предпочтением: «Теория, принятая внутри дисциплины, является самоочевидно оправданной для представителей дисциплины постольку и до тех пор, поскольку и пока она действительно выражает самопонимание представителей дисциплины…» (p. 58). Поскольку это самопонимание развивается со временем, то «ученые более позднего времени… решают, соответствуют ли фигуры прошлого текущим прескриптивным требованиям» (p. 58). При этом Горман отмечает, что «некоторые ученые предыдущего периода в осознанном самоописании (осознанном самопонимании, conscious self-understanding ) могли использовать другие стандарты и выделять другие характерные черты или не иметь стандартов вообще…» (p. 60). Он признает, что дисциплина - это социальное образование, она включает в себя больше, чем тексты, и даже больше, чем отдельные методы. В нее входят личности и карьеры, институциональные матрицы, прескриптивные установки; и все они входят в нее как исторически возникшие и зависящие от исторических обстоятельств. Иными словами, они начались когда-то в прошлом, и они меняются . Именно это имеет в виду Горман (или должен иметь в виду), когда утверждает: чтобы философствовать о дисциплине, надо сначала иметь о ней определенное представление - то есть исторически точно «воссоздать» ее. Но это рассуждение открывает двери дальнейшему «историцизму», - потому что акты установления стандартов меняются со временем и могут быть внутренне оспорены в тот или иной момент. По-видимому, это окончательно ставит всю проблему дисциплинарной организации в зависимость от эмпирических данных; а вопрос о философском рассмотрении доказательства делается в значительной мере избыточным.

Однако выводы Гормана принимают другое направление: «Проблема доказательства второго порядка возникает… когда нам требуется оправдать выбор прескриптивного моделирования дисциплины, независимо от существующих видов прескриптивных моделей, поэтому она возникает, даже когда эти модели не являются моделями доказательства (то есть когда это неэпистемологические модели)» (p. 41). К концу раздела мы остаемся наедине с двумя выводами: во-первых, дисциплины - это социальные конструкты: то есть они организованы и существуют таким образом, что включают в себя «управляемые правилами» ограничения и настройки отбора (selectivity , способность производить отбор). Во-вторых, историческое воссоздание такой дисциплинарности - будь то представителями дисциплины или наблюдателями - всегда уже все больше запутывается (it embroils itself ) в важных эпистемологических дилеммах исторического понимания, особенно в проблеме позднейшего присвоения более ранних феноменов. Последнее, к несчастью для Гормана, - это как раз то, что, согласно его открытию, и есть дисциплинарность. Внутренние стандарты, устанавливаемые действующими представителями дисциплины (actual disciplinary practitioners ), сами по себе уже организуют и поддерживают второй порядок. С позиции такого «прагматического» интернализма совсем не ясно, на какое авторитетное место в этой процедуре может претендовать философский комментарий. Горман верит в значимость внешней философской оценки обоснования дисциплинарных утверждений. Но на автаркию дисциплин покушаются и другие интервенции - финансирование, междисциплинарные соперничество или поддержка, техническая применимость, политика и т.д. - и эти другие интервенции могут оказаться гораздо более весомыми, чем обычаи дисциплины, что в полной мере продемонстрировали исследования эмпирических наук, начиная с Куна.

II. Дисциплинарная история

Раздел 3 назван «Записывая историю историографии», и Горман объясняет заголовок через отсылку к запутанной серии предварительных аргументов, необходимых, по его утверждению, чтобы в результате приступить к «историографической реконструкции» исторической дисциплинарности. Один из этих предварительных аргументов касается того, какой термин - «история» или «историография» - выбрать для названия дисциплины. Я нахожу эту озабоченность терминологией просто утомительной. Мнимая ясность, которую Горман предлагает достичь - по сравнению, например, с Авизером Такером - более чем нивелируется пустословием, которое он ради нее разводит . То, что его интересует дисциплинарное историческое письмо как социально организованный набор методов, можно было выразить одним предложением !

По видимости, более важным является другой предварительный поворот его мысли. В соответствии с его основными положениями о философии дисциплин, «сами историки устанавливают парадигму того, что есть их самоописание (самопонимание, self-understanding ), с опорой на природу их дисциплины» (p. 69). Проблема, как он (неоднократно) повторяет, заключается в том, что историки не занимаются систематической рефлексией методов своей дисциплины, и поэтому он должен самостоятельно исторически реконструировать историю . Другими словами, он предлагает «в самопонимании историков… отыскивать взгляды, достаточно распространенные среди большинства, чтобы установить консенсус по поводу отличительных черт дисциплины» (p. 76) - например, кого считать членом дисциплины, каковы «правила» поведения и так далее. Но так как это самопонимание было и остается, в основном, молчаливым, то его необходимо «рационально» воссоздать и логически вывести через «критическое построение на основании взглядов историков» (p. 2).

То, как Горман предлагает осуществить это историческое воссоздание, выливается в туманные разглагольствования о проблеме «первичных» vs «вторичных» источников в истолковании «историографии» - включая отступление об историческом «реализме» и «антиреализме», обсуждение чего станет ключевым в его разделе о постмодернизме (p. 72). «В историографии историографии “другие историки” являются для нас “источниками сами по себе”», - заключает он (p. 74). Дальше он продирается через проблемы авторского замысла, непроверенных допущений и интерпретативных вариаций в историческом восприятии (короче, через все азы герменевтической теории) перед тем, как отказаться от рассмотрения исторических авторов в пользу внимательного чтения исторических текстов. Как, судя по упоминанию некоторых ключевых имен, ему должно быть известно, за последние десятилетия, а может, и целый век, герменевтическая теория колоссально разрослась и усложнилась . Однако обзор Гормана с точки зрения профессионала в области интеллектуальной истории выглядит дилетантским и произвольным, и это возвращает нас к исходному недоумению по поводу философии, полагающей себя способной предпринять «историческую реконструкцию».

Итогом гормановской «реконструкции» является сногсшибательное высказывание: «Характерные виды вопросов, задаваемых историками, в основном не меняются с течением времени…» (p. 91). Он уточняет: «Хотя историки со временем меняют “интерес” и поднимают много новых вопросов, это не означает серьезного сдвига парадигмы, при котором не только возникают новые проблемы, но исчезают старые » (p. 90) . Возможно, Горман имеет в виду, что то, как работают историки, остается неизменным, но даже взятое в таком строгом смысле, его утверждение может быть опровергнуто пристальным рассмотрением изменений, произошедших в дисциплине за последние полвека - не говоря уже о более раннем времени .

Что бы мы ни думали по этому вопросу, более важным для его главного аргумента является следующее утверждение: «Нет никакого уточнения или ограничения относительного того, как далеко в историю следует углубляться историографии историографии» (p. 103). Такое утверждение ошибочно внутри стержневой методологической программы Гормана, - так как он утверждает, что изучает дисциплину , а дисциплина, по изначальному утверждению самого же Гормана, есть нечто принципиально отличное от дискурсивного жанра. У истории как дисциплины было точное начало во времени, и Горман датирует его примерно серединой XIX века (p. 68). Хотя историю, разумеется, писали и до этого, такая история может служить целям организации дисциплины только в качестве, которое сам Горман и выдвигает: как «предтеча». Он описывает «предшественников» так: «творческие личности, которые действовали за пределами любого сообщества и потому не играли никакой “управляемой правилами” роли, кроме разве лишь той, что… они могут рассматриваться более поздними учеными как хрестоматийные примеры и таким образом быть “принятыми” более поздним сообществом» (p. 55). Как раз это [включение додисциплинарных историков в дисциплину. - Прим. пер. ] Горман должен был бы делать, если он настаивает, что мы «избежим случайного пренебрежения материалом, который вполне релевантен», если отправимся «в прошлое настолько далеко, насколько возможно» (p. 103). Но жанр - это не дисциплина, и историческое письмо, наделенное статусом «предтечи», хотя и релевантно в той мере, в какой оно уже встроено позднее в организацию дисциплины, само по себе не может быть частью еще не организованной дисциплины и даже впоследствии может присутствовать в ней лишь как «дань уважения». А значит, Горман вполне прав, когда пишет: «Нет никакой непоследовательности в том, чтобы считать началом историографии Геродота, а началом “настоящей” историографии Ранке», то есть, что «примерно с Ранке произошел скачок в сторону дисциплинарности» (p. 110). Горман вряд ли ошибается, говоря, что Геродот дает ключ к историческому письму , - но его «модель» требует, чтобы он исследовал именно кристаллизацию дисциплины в эпоху Ранке и то, как это в дальнейшем оформило дисциплинарную организацию историографии. Он пишет о «нашей конкретной цели, реконструкции типичных черт дисциплины такими, какими их видят сами представители дисциплины » (p. 86–87; выделено автором). «То восприятие собственной истории, которое характерно для историографии как дисциплины , во многом схоже с восприятием другими дисциплинами их истории…» (p. 112; выделено автором). Я утверждаю, что дисциплина - это не то же самое, что «предмет», и что «типичное понимание “историками” своего предмета» (p. 111) составляет лишь часть того, что мы должны охватить, реконструируя дисциплинарную самоорганизацию.

Горман скорее теряется в историографии, чем реконструирует ее. Вот результат семидесяти страниц исследования: «Историки от Геродота до наших дней отличительным образом выражают озабоченность и несогласие по взаимосвязанным вопросам: природа и способ доказательства исторической истины, а также роль историографической правдивости, приемлемость и основания морального суждения в историографии, историографический синтез фактов (включая аналитические и субстантивистские теории исторического объяснения) и роль и функция историков в обществе» (p. 120). Неужели Горману и впрямь понадобилось читать всю историю исторического письма ради подобного вывода? И разве это отчетливо конституирует именно историческую дисциплину? Кроме, пожалуй, вопроса о моральном суждении, этот вывод мог бы pari passu (с равным успехом. - Ред .) распространяться на любую эмпирическую дисциплину. Я позволю себе поинтересоваться, мог бы Горман провести «историческую реконструкцию», скажем, физики «от Аристотеля до наших дней» в аналогичном ключе и верить, что он достиг чего-то философски значимого. Этот раздел книги я считаю наименее удавшимся - конечно, сам по себе, он может дать нам некоторую полезную информацию о дисциплинарности, но не в том смысле, к которому стремился Горман.

III. Постмодернизм

Если говорить о философии истории (а не о «реконструкции» и «определении места» ее дисциплинарной самоорганизации), то книга Гормана могла бы начаться с раздела 3. Этот и последний раздел состоят из традиционных для философии истории аргументов, вроде тех, что регулярно появляются в этом журнале и немалое число которых Горман приписывает своим заслугам. Раздел 3 адресован самому скандальному эпизоду последнего времени как внутри дисциплины, так и в «метадискурсе» философии истории, а именно - вызову «постмодернизма» . Прикрываясь Ричардом Эвансом как маскировочным щитом, Горман намерен продемонстрировать, что традиционные ответы на вызов постмодернизма терпят неудачу, потому что не охватывают всей радикальной глубины его критики; а затем показать, что у него есть философское возражение, работающее даже против самых радикальных вариантов постмодернизма . Заявка весьма впечатляющая. Посмотрим на исполнение.

«Постмодернистская установка предлагает неограниченную свободу выбора в отношении представлений о реальности» (p. 9). Горман утверждает, что лучше всего это понимать как «антиреализм» в строгом смысле: «Язык не в состоянии отображать реальность, просто потому что нет никакой независимой реальности, которую он мог бы отобразить… [М]ы конструируем реальность с помощью нашего языка … [поэтому] мы не должны принимать наш язык за отображение чего-либо , что лежит за пределами наших человеческих построений» (p. 134). Ричард Эванс считает, что это утверждение может быть опровергнуто эмпирически, посредством интерсубъективного подтверждения, но Горман это отвергает. «Объективность не гарантируется одним лишь соглашением», - иронизирует он (p. 133). Здесь уже можно выдвинуть некоторые возражения. «Объективность» - это комплексное понятие, что прекрасно показал Аллан Мегилл . И одним из самых мощных смыслов этого понятия является «дисциплинарная объективность», та самая самоорганизация на мета-уровне, которую Горман определяет как ядро дисциплинарности. Похоже, этот раздел пытается внушить нам, что существует некая перевешивающая все экстрадисциплинарная мудрость, которая подрывает любые подобные консенсусы. Если доверять точности языка Гормана, что именно он имеет в виду под «объективность не гарантируется»? Для кого? Кем? Согласно каким стандартам? Разве нас не возвращают к целому набору вопросов, с которыми он должен был разобраться в первых главах? И почему в этой строке фигурирует пренебрежительное «одним лишь»? Неужели трудный процесс самоорганизации дисциплины, на описание которого Горман потратил два раздела (впрочем, без значительного успеха), действительно может быть списан со счетов такой презрительной ремаркой? Горман, в ряду других профессиональных философов, намерен торжествовать над Эвансом, «всего лишь» историком, взявшим на себя труд ответить на экстра-историческую критику со стороны (лингвистического) философского постмодернизма . Эванс может поставить себе на службу лишь традиционный «исторический реализм», который Горман не считает удовлетворительным (p. 133). С другой стороны, Горман не готов взяться за полноценное философское рассмотрение проблемы реализма. «Нам не нужно принимать философский реализм, чтобы избежать постмодернистского историографического хаоса, а потому не нужно погружаться в философскую проблему “реализм против антиреализма”… Фактически, в рамках нашего рассуждения мы встанем на позицию в целом антиреалистическую, и… все равно достигнем того, чего хочет типичный историк-реалист…» (p. 135).

С позиции аналитической философии, «постмодернизм широко понимается как предложение неограниченного выбора из фактуальных высказываний …» (p. 135). Иными словами, постмодернизм часто принимают за форму теории неопределенности . Образец теории неопределенности в аналитической философии предложил Виллард Ван Орман Куайн. Известное утверждение Куайна заключается в том, что любая аномалия может быть встроена в сеть представлений (the web of belief ) после достаточных исправлений . Горман считает, что постмодернизм - это «прагматический холистический эмпиризм» Куайна, доведенный до предельных выводов Ричардом Рорти, а в другой традиции - Мишелем Фуко . Со стороны Гормана весьма дальновидно утверждать, что взятый в крайних проявлениях тезис Куайна о «недоопределенности» был, «как ни удивительно это может показаться, близок к центру постмодернистского лагеря» (p. 146). Безусловно, Рорти читает Куайна именно в таком ключе и подгоняет аргументацию к такому заключению (p. 146). В других, более осторожных своих отрывках Куайн ясно дает понять, что есть веские основания не рассматривать «прагматический холизм» как путь к бессмысленной непоследовательности. Он всегда очень серьезно относится к логическому принципу непротиворечивости. Однако Горман считает, что если это единственное ограничение, признаваемое Куайном, то ему не удастся на этом основании установить границы принятия аномалии. Постмодернизм не делает фетиша из логической непротиворечивости, поэтому логические ограничения Куайна против постмодернистской трактовки бессильны предотвратить ее. Другими словами, как мог бы сказать сам Рорти, Куайн был «недостаточно постмодернистским» (p. 157).

Ключевым моментом, по мнению Гормана, является не просто логическая непротиворечивость, но психологическая потребность в последовательности (когерентности) мышления от первого лица (p. 158) . Именно это обращение к психологической («от первого лица») нужде в когерентности способно, как считает Горман, «обойти постмодернистский историографический хаос» (p. 135). «Возможности представления не исчисляются логикой. То, что для нас может оказаться невозможным принять какое-то представление, - это исторический, или социологический, или психологический, а не логический факт» (p. 153). Далее Горман приходит к выводу, что «сеть представлений» Куайна - это идеальный тип тотальной непротиворечивости: «существующий порядок может содержать противоречия» (p. 154), и «не каждый человек в действительности будет разделять все “наши” представления» (p. 141). Не только в обыденном языке, но тем более в условиях, «предусмотренных» теоретически организованным порядком дисциплинарности, огромное значение имеет совместная реальность, консенсус. Возможно, на уровне индивида это «психологический» феномен, но на уровне языка и дисциплины это феномен «социо-институциональный». Он может не быть «абсолютным», но является «прагматическим» в очень авторитетном смысле. Это то, что стоит за словами «“управляемая правилами” организация».

Никто не ставит под сомнение, что «концептуальная схема или схемы, в соответствии с которыми мы передаем наши представления, недоопределены нашим опытом» (p. 137). Никто не сомневается, по крайней мере, после Куайна, что «ни одно предложение не является простым отображением факта» (p. 137). Если не брать в расчет тенденцию к абсолютизации и преувеличения, можно было бы даже принять историцистский вывод Гормана: «В любое отдельно взятое историческое время абсолютные предпосылки этого времени практически не могут быть вскрыты и потому связно выражены теми, кто живет в это время. Но как исторические такие предпосылки относительны…» (p. 155). Вопрос только в том, разрушает ли это до основания эмпирические исследования и возможность (случайного и небезошибочного [contingent and fallible ]) знания. Прагматизм утверждает, что нет. Если дисциплинарная самоорганизация наук продолжит отмахиваться от требований абсолютного обоснования - исходящих от традиционных логиков или от авангардных постмодернистов - то неясно, зачем нам нужно вслед за Горманом обращаться к психологии «от первого лица». Вместо этого нам остается только надеяться на более продуктивный философский подход к дисциплинарности.

IV. Историческое суждение

В заключительном разделе книги Горман поднимает ряд ключевых вопросов философии истории, опираясь на некоторые выводы предыдущих разделов. Как и ранее, Горман выбирает себе оппонента для дискуссии, чтобы заострить проблему. Что касается проблемы притязаний на истину целых исторических повествований (accounts ) (в отличие от аналогичных притязаний составляющих эти повествования пропозициональных высказываний) и пересекающегося с этим вопроса о связи между историческим исследованием и историческим рассказом (narration ) («приобретение знания» и «передача знания»), то здесь мишенью Гормана становится Леон Голдстейн . По мнению Гормана, Голдстейн пытается доказать, что сущностно важные проблемы обоснования дисциплинарной истории - и, следовательно, любой потенциально релевантной ей философии - лежат на уровне целостности исторического повествования (whole-account level ). Более того, Голдстейн утверждает, что невозможно строго разграничить фазу формирования и фазу передачи повествования (ни во времени, ни даже аналитически), так как лишь на уровне целого повествования появляется нечто различимо историографическое . Горман намерен оспорить состоятельность второго утверждения ради дальнейшего переосмысления первого.

Главный вопрос в формулировке Гормана звучит так: «Можем ли мы, на уровне повествования, выбрать те представления о реальности, какие захотим?» (p. 183). Иными словами, можем ли мы вообще опровергнуть интерпретацию? Горман указывает на постмодернизм, который отрицает саму эту возможность, и продолжает: «Историкам, отвергающим множественную структуру реальности, на которой настаивает постмодернизм, придется найти способ преодолеть противоречивость фактов на уровне исторического повествования» (p. 190). Здесь, я думаю, мы должны остерегаться типичных для постмодернистского рассуждения преувеличений. Постмодернизм любит аргументы, имеющие форму: «если какой-либо, значит все». Но они просто поверхностны . Большинство практикующих историков согласятся, что может существовать несколько равно правдоподобных исторических повествований, а вот с чем они не желают соглашаться, это то, что все повествования одинаково правдоподобны и ни одно из них нельзя исключить из рассмотрения.

Рассуждение вертится вокруг того, как вообще можно разрешить вопрос о природе притязаний исторических повествований на истинность. «С философской стороны, мы можем рассмотреть отдельные предложения независимо… или мы можем рассматривать выбранные нами части как целое» (p. 172). Понятно, что дисциплинарная история работает на уровне целых повествований. Фактические ошибки на уровне предложений имеют значение, но не определяющее. Что действительно важно, и Горман ясно это осознает, так это «синтез». «Историческое повествование содержит некоторые объединительные черты… [через них] историки выражают то, что считают реальностью» (p. 181). Проблема в том, что синтез не является четко определенной когнитивной операцией. Несомненно, это больше, чем простая «конъюнкция». Для метода дисциплинарной истории имеет значение то, что «одни и те же факты могут быть синтезированы, то есть выбраны и соотнесены друг с другом, разными историками по-разному» (p. 166). Далее историки должны сравнить и оценить эффективность таких синтезов. Конечно, философы задаются вопросами (иногда немилосердными) о том, как они это делают.

«Настаивать, что индивидуальные фактуальные высказывания имеют эпистемологическое значение, а синтез - нет, значит просто повторять необоснованную догму», - заявляет Горман (p. 174). (Сколько «догм» тогда было написано философами истории!) Я искренне поддерживаю заявление Гормана, но я согласен и с его недавним предостережением, что философия, которая желает выразить дисциплинарную самоорганизацию истории, должна предложить аргументированную позицию по этому вопросу, а не ограничиться громким заявлением. Горман ломает голову над одним из философских препятствий на пути к такой аргументированной позиции: «Предположим, что у нас просто нет набора научных законов, под которые подпадают все события, типично рассматриваемые историографией. Возможно, таких законов не существует…» (p. 194). Фактически, именно этот аргумент о невозможности вписать историческое объяснение в стандартные (научные) модели объяснения выдвигает и Пол Рот . Как мы должны это понимать?

Прежде всего, мы должны признать следующую дисциплинарную особенность: «представления о том, что считать исторической реальностью, выражены в исторических повествованиях» (p. 183). Однако, с точки зрения формальной философской эпистемологии, «истинность “целых повествований” не является истинностно-функциональной » (p. 181). Как блестяще доказал Франк Анкерсмит в «Нарративной логике», существует бескрайняя область комплексных утверждений, претендующих на истину (тексты), для которых стандартная эпистемология (сентенциональный уровень анализа, на котором конъюнкция может быть использована только для распространения действия логических законов на совокупности предложений [sets of sentences ]) еще только должна предложить подходящую логику . Горман уточняет: «Не выяснено даже, что историографическая истина определяется на атомарном уровне» (p. 182), другими словами, дисциплинарная история мало интересуется уровнем индивидуальных, сентенциональных фактов. Хотя историки могут о них дискутировать, это происходит - всегда и исключительно - в рамках более общего обсуждения. Более того, Горман настаивает, что логико-философский подход к истинности сентенциональных высказываний и их соединений упускает нечто существенно важное о синтезе. «Аргументы не являются описаниями реальности. А исторические повествования являются …» (p. 182). Он заключает: «Общая истинность повествования - это функция не только от истинности составляющих его предложений, но также от их релевантности » (p. 190). Оценка цельных исторических повествований на релевантность как раз и составляет особый метод, характеризующий дисциплинарную историю. Такое целостное схватывание, такой синтез лежат в пределах того, что Горман называет «обыденным мышлением»: то есть это не техническая логическая операция, а «свойство нашей естественной рациональности» (p. 180). Наделение реальности смыслом - не безусловная, но неотъемлемая часть человеческой жизни. Горман называет такое смыслонаделение «антиреалистичным», потому что оно сконструировано, а не просто найдено нами. Но он уверен, что необходимо, чтобы эти акты смыслонаделения считались общими (p. 185). Другими словами, знание - обыденное или дисциплинарное - социально по своей сути . Это «обыденное понимание исторической реальности» и есть единственное основание для суждения, подводит Горман. «Различные способы суждения о релевантности» (p. 191) - всего лишь факты совместной человеческой жизни, как и исторические повествования о реальности и их претензии на убедительность. То, что их много, не дает никакого повода к серьезным эпистемологическим затруднениям. «Нам просто не нужно разрешать получаемые противоречия… История плюралистична по своей сути» (p. 187).

Так и есть, но историки все равно оценивают, хвалят и критикуют исторические повествования. В этом - сама суть дисциплинарного метода. Является ли выводом из подхода Гормана то, что это ошибочно? Что именно здесь относится к компетенции философии истории? Горман цитирует Хейдена Уайта: «Философия истории в своих отличительных чертах есть продукт желания изменить профессионально одобренные стратегии, в рамках которых история одаривается смыслом » (p. 197). Первый вопрос, который у меня возникает: следует ли нам рассматривать это как внешнее вмешательство («философов») или как внутреннюю борьбу («теоретизирующих» историков)? И второй вопрос: какие источники могут браться для подобной дискуссии, в обоих случаях? Для Хайдена Уайта центральным был аргумент о когнитивной важности исторического письма , а не исторического исследования. И это возвращает нас к гормановскому разделению между «приобретением знания» и «передачей знания», с чего мы и начали. Горман категорически отрицает, что Голдстейн может отстоять свой тезис - что в истории исследование (investigation ) и выражение (articulation ) нельзя различить даже во временной последовательности, не говоря уже об аналитическом или логическом статусе. Голдcтейн «не может быть прав», настаивает Горман (p. 172). «Голдстейн не может последовательно отрицать этот двухступенчатый процесс», - продолжает Горман и приводит цитату, где сам Голдстейн признает, что «вопросы эпистемологического толка возникают только там, где имеет место приобретение знания, а не сообщение о нем» (p. 175).

Здесь имеют место две различные проблемы: одно дело - это эмпирический вопрос о том, как создаются истории, а другое дело - вопрос о том, «добавлены» ли некоторые когнитивные характеристики в само письмо - или, чтобы не сводить вопрос к тому, что у историков «из одного следует другое» (to presuppose simple sequentiality ), правильно ли, что в выборе, компоновке и формулировании предложений в повествовании «всегда уже» содержатся неизбежные вкрапления формы и суждения. Эти проблемы были, разумеется, тем, что Уайт пытался предложить теоретическому вниманию дисциплины в своих великих трудах, начиная с «Метаистории» . Это то, что развивал Франк Анкерсмит в своих исследованиях «нарративной логики» и «исторической репрезентации» . Это сама суть дисциплинарно релевантной философии истории.

Любому практикующему историку трудно вообразить, что кто-то может считать, будто существует какой-то простой, односторонне осуществляемый процесс сочинения комплексного исторического повествования. Каждое «приобретение» знания происходит под воздействием формальных и содержательных ожиданий; пробные «передачи» знания поверяют точный смысл и контекст любой конкретной находки («факта») и в результате этого выводят все исследовательское предприятие на новый виток. С другой стороны, упрямство (stubbornness ) отдельных «находок» просто блокирует некоторые пути «передачи». Ограничение - это черта всех эмпирических исследований. Это ограничение не просто формальное (языковое); оно может быть вполне материальным. Некоторые вещи просто оказываются ни к чему (just won’t fit ). Каждый историк это знает. И каждый историк, который успешно создает повествование, вспомнит также отдельные моменты этого длительного предприятия, когда вдруг случался «синтез», когда порядок смысла, порядок «релевантности» просто выскакивал из завихрений черновиков и данных, и образ целого вдруг являл себя. Должно ли это подтвердить существование некой таинственной творческой способности, некого поэтического «момента Вот оно », которые сопротивляются философской артикуляции: короче говоря, есть ли здесь мистификация? Я так не думаю . Скорее, перед нами банальное с философской точки зрения учитывание исторического учета (account of historical accounting ) - того, что все уже знают или должны знать? Возможно, но Горман требовал, чтобы именно за «историческую реконструкцию» дисциплинарного метода философы брались в первую очередь , прежде чем оценивать обоснованность этого метода. Если историки не только делают эти вещи, но и судят о них, то нам нужно получить гораздо более четкое представление о том , как они это делают .

Горман совершенно прав: «Нет никакого мнения a priori о процессе, благодаря которому достигается этот синтез» (p. 177). Историки, я полагаю, редко используют термин a priori . Что их волнует, так это убедительность исторических повествований, предъявляемых их коллегами. Самоорганизацию дисциплинарного метода надо исследовать, что бы там ни говорил Горман, не просто по нескольким текстам о том, как должна делаться история (которыми, как он верно заметил, историки глубоко пренебрегают), и даже не по другим текстам о том, как история делалась (которые мы читаем , но избирательно в соответствии с исследовательским интересом, не в полном объеме и с разными насущными вопросами). Скорее, исследовать надо запутанный ежедневный труд: рецензирование, подготовку монографий, заявок на гранты, публикаций, набор и подготовку PhD студентов, карьерные продвижения. Это очень трудоемкий корпус материалов для эмпирического исследования . В сущности, только профессиональные историки работают с ним, потому что такой корпус и есть неотъемлемая (конститутивная) часть дисциплины.

Но если мы хотим когда-нибудь узнать, как историки понимают (делают и судят) повествования, и если мы хотим когда-нибудь установить, как форма и суждение «уже всегда» выстраивают это понимание, и если, наконец, мы хотим когда-нибудь прийти к соглашению в попытке, говоря словами Хейдена Уайта, «изменить профессионально одобренные стратегии, в рамках которых история одаривается смыслом», тогда, я утверждаю, что, хотя мы с радостью приветствуем помощь и наблюдения профессиональных историков, этот труд и его оценка являются прерогативой и обязанностью теоретизирующих дисциплинарных историков.

Примечания

1. Горман дает понять, что его не интересует, является ли история наукой, а только то, как именно она обосновывает свои претензии на знание (knowledge-claims ) (p. 27).

2. О «знаниях» во множественном числе см.: Knowledges: Historical and Critical Studies in Disciplinarity / Ed. E. Messer-Davidow, D. Shumway, D. Sullivan. Charlottesville and London: University of Virginia Press, 1993 и работы, вышедшие в серии Knowledge: Disciplinarity and Beyond . См. также: Caine B. Crossing Boundaries: Feminisms and the Critique of Knowledges. Sydney and Boston: Allen & Unwin, 1988; Worsley P. Knowledges: Culture, Counterculture, Subculture. N.Y.: W.W. Norton, 1997; Usable Knowledges as the Goal of University Education: Innovations in the Academic Enterprise Culture / Ed. K. Gokulsing and C. DaCosta. Lewiston, N.Y.: Mellen, 1997. См. мою работу: What’s ‘New’ in the Sociology of Knowledge // Handbook of the Philosophy of Science: Philosophy of Anthropology and Sociology / Ed. St. Turner and M. Risjord. Oxford: Elsevier Press, 2006. P. 791–857.

3. Гораздо более тонкое размышление на эту тему см.: Rehg W. Cogent Science in Context: The Science Wars, Argumentation Theory, and Habermas. Cambridge, MA: MIT Press, 2009; см. также мою рецензию на его работу, которая выйдет в Philosophy and Social Criticism .

4. В дополнение к работам, упомянутым выше, см.: Klein J.T. Crossing Boundaries: Knowledge, Disciplinarity, and Interdisciplinarity. Charlottesville and London: University of Virginia Press, 1996; Roberts R.H. The Recovery of Rhetoric: Persuasive Discourse and Disciplinarity in the Human Sciences. Charlottesville and London: University of Virginia Press, 1993; Prior P. Writing/Disciplinarity: A Sociohistoric Account of Literate Activity in the Academy. Mahwah, NJ: Erlbaum, 1998.

5. Это очевидный вариант дискуссии на тему «существование/долженствование», и Горман позволяет себе несколько страниц размышлений на эту тему, с обрывочными результатами.

6. Это вариант аргумента о «теоретической нагруженности наблюдения», и пока он уместен, он не смертелен. На самом деле, вся затея Гормана строится на похожей повторяющейся цикличности.

7. Этот «историцистский», или «герменевтический», круг еще возникнет, когда мы продвинемся дальше в аргументацию Гормана.

8. Tucker A. Our Knowledge of the Past: A Philosophy of Historiography. Cambridge, UK: Cambridge University Press, 2004.

9. «История историографии не является отличительной чертой самоописания историков…» (p. 9). Я насчитал, по меньшей мере, семь вариантов утверждения, что, поскольку историки не решают адекватно задачу дисциплинарной самооценки, Горман вынужден будет сделать это за них.

10. Сравните с глубоким рассмотрением этих тем здесь: Smith R. Being Human: Historical Knowledge and the Creation of Human Nature. N.Y.: Columbia University Press, 2007; а также мою рецензию на его работу, которая выйдет в Isis .

11. Эта формулировка является частью скрытой, но затяжной вражды Гормана с куновским языком философии науки.

12. Нужно учитывать широкий круг дискуссий о социальной истории и культурной истории конца предыдущего столетия. См., напр.: The New Cultural History / Ed. L. Hunt. Berkeley, Los Angeles, and L.: University of California Press, 1989; Beyond the Cultural Turn / Ed. L. Hunt and V. Bonnell. Berkeley, Los Angeles, and L.: University of California Press, 1999; Eley G. A Crooked Line: From Cultural History to the History of Society. Ann Arbor: University of Michigan Press, 2005; Sewell Jr. W. Logics of History: Social Theory and Social Transformation. Chicago and L.: University of Chicago Press, 2005. Что касается исчезновения старых проблем, то иной дипломатический, военный, политический или интеллектуальный историк с сожалением предложил бы Горману писать его «историографию» более тщательно.

13. О постмодернизме и истории см.: The Postmodern History Reader / Ed. K. Jenkins. L.; N.Y.: Routledge, 1997, а также более недавнюю Manifestos for History / Ed. K. Jenkins, S. Morgan, and A. Munslow. L.; N.Y.: Routledge, 2007, а также возражения против этих манифестов: Historically Speaking. Vol. 9. No. 6. July/August 2008, включая мое собственное: “What Is to Be Done?” - Manifestos for History and the Mission of History Today. P. 30–32.

14. Evans R. In Defense of History. N.Y.: Norton, 1999.

15. Rethinking Objectivity / Ed. A. Megill. Durham, NC: Duke University Press, 1994, и его дальнейшие размышления: Historical Knowledge, Historical Error: A Contemporary Guide to Practice. Chicago: University of Chicago Press, 2007.

16. См. мою работу: Historians and Philosophy of Historiography // A Companion to the Philosophy of History / Ed. A. Tucker. Oxford: Blackwell, 2008. P. 63–84, где представлено более сочувственное обращение с Эвансом и другими историками, пытающимися разобраться в философии истории в целом и с постмодернизмом в частности.

17. Quine W.V.O. Ontological Relativity and Other Essays. N.Y.: Columbia University Press, 1969. См. мою работу: A Nice Derangement of Epistemes: Post-Positivism in the Study of Science from Quine to Latour. Chicago; L.: University of Chicago Press, 2004, в которой я пытаюсь предотвратить эту постмодернистскую интерпретацию прагматического холизма.

18. Гарри Гаттинг защищал эту трактовку Фуко и Рорти от моих возражений в рецензии: Zammito and the Kuhnian Revolution // History and Theory. No. 6. May, 2007. P. 252–263; Горман кое-что заимствует оттуда (p. 28).

19. Это выглядит как форма кантианского аргумента о «трансцендентальном единстве апперцепции», представленного с точки зрения психологии.

20. Англоязычных читателей я отсылаю к роману Джойса «Поминки по Финнегану». К ним есть соблазн добавить работы Лакана, Деррида и даже Фуко.

21. Rorty R. Contingency, Irony, and Solidarity. Cambridge, UK; N.Y.: Cambridge University Press, 1989.

22. Goldstein L.J. Historical Knowing. Austin: University of Texas Press, 1976.

23. Я благодарю Реймона Мартина за эту формулировку. См.: Martin. The Past within Us: An Empirical Approach to Philosophy of History. Princeton: Princeton University Press, 1989.

24. См. мои работы против преувеличений в постмодернистской аргументации: рецензия “Are We Being Theoretical Yet?” The New Historicism, The New Philosophy of History and “Practicing Historians” // Journal of Modern History. Vol. 65. No. 4. December 1993. P. 783–814; Ankersmit’s Postmodern Historiography: The Hyperbole of “Opacity” // History and Theory. No. 37. October 1998. P. 330–346; Reading “Experience”: The Debate in Intellectual History among Scott, Toews, and LaCapra // Reclaiming Identity: Realist Theory and the Predicament of Postmodernism / Ed. P.M.L. Moya and M.R. Hames-Garcia. Berkeley, Los Angeles, and L.: University of California Press, 2000. P. 279–311; Ankersmit and Historical Representation // History and Theory. No. 44. 2005. P. 155–181; Rorty, Historicism and the Practice of History: A Polemic // Rethinking History: The Journal of Theory and Practice. Vol. 10. No. 1. March 2006. P. 9–47.

25. Roth P.A. Varieties and Vagaries of Historical Explanation // Journal of the Philosophy of History. Vol. 2. No. 2. 2008. P. 214–226, см. также мои замечания по поводу аргумента Рота: A Problem of Our Own Making: Roth on Historical Explanation // Ibid. P. 244–249.

26. Ankersmit F. Narrative Logic: A Semantic Analysis of the Historian’s Language. The Hague: Martinus Nijhoff, 1983.

27. См.: Longino H. The Fate of Knowledge. Princeton: Princeton University Press, 2002; Solomon M. Social Empiricism. Cambridge, MA: MIT Press, 2001.

28. White H. Metahistory: The Historical Imagination in Nineteenth Century Europe. Baltimore; L.: Johns Hopkins University Press, 1973; Tropics of Discourse: Essays in Cultural Criticism. Baltimore; L.: Johns Hopkins University Press, 1978; The Content of the Form: Narrative Discourse and Historical Representation. Baltimore; L.: Johns Hopkins University Press, 1987.

29. Ankersmit. Narrative Logic; см. также: History and Tropology: The Rise and Fall of Metaphor. Berkeley: University of California Press, 1994; Historical Representation. Stanford: Stanford University Press, 2001.

30. Как бывший студент Майкла Поланьи я яростно сопротивляюсь утверждению, что вопросы творческого синтеза в эмпирическом исследования не являются философскими или артикулируемыми. См. его Personal Knowledge: Towards a Post-critical Philosophy. Chicago: University of Chicago Press, 1958.

31. Сейчас эти вещи становятся предметом глубокого эмпирического общественно-научного рассмотрения. См.: Lamont M. How Professors Think: Inside the Curious World of Academic Judgment. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2009.

Перевод Полины Дячкиной

II. Основные показатели деятельности лечебно-профилактических учреждений

II. Основные проблемы, вызовы и риски. SWOT-анализ Республики Карелия

III. Требования к результатам освоения содержания дисциплины

III. ТРЕБОВАНИЯ К РЕЗУЛЬТАТАМ ОСВОЕНИЯ СОДЕРЖАНИЯ ДИСЦИПЛИНЫ

ОНТОЛОГИЯ учение о бытии как таковом; раздел философии, изучающий фундаментальные принципы бытия, наиболее общие сущности и категории сущего. Иногда онтология отождествляется с метафизикой, но чаще рассматривается как ее основополагающая часть, т. е. как метафизика бытия. Термин «онтология» впервые появился в «Философском лексиконе» Р. Гоклениуса (1613) и был закреплен в философской системе X. Вольфа.

Онтология выделилась из учений о бытии природы как учение о самом бытии еще в раннегреческой философии, хотя специального терминологического обозначения у него не было. Парменид и др. элеаты объявили истинным знанием только лишь мысль о бытии - однородном, вечном и неизменном единстве. Ими подчеркивалось, что мысль о бытии не может быть ложной, а также то, что мысль и бытие суть одно и то же. Доказательства вневременной, внепространственной, немножественной и умопостигаемой природы бытия считаются первой логической аргументацией в истории западной философии. Подвижное многообразие мира рассматривалось элейской школой как обманчивое явление. Это строгое различение было смягчено последующими онтологическими теориями досократиков, предметом которых было уже не «чистое» бытие, а качественно определенные начала бытия («корни» Эмпедокла, «семена» Анаксагора, «атомы» Демокрита). Подобное понимание позволяло объяснить связь бытия с конкретными предметами, умопостигаемого - с чувственным восприятием. Одновременно возникает критическая оппозиция софистам, которые отвергают мыслимость бытия и косвенно саму осмысленность этого понятия (см. аргументы Горгия). Сократ избегал онтологической тематики, поэтому можно лишь догадываться о его позиции, но его тезис о тождестве (объективного) знания и (субъективной) добродетели позволяет предположить, что впервые им поставлена проблема личностного бытия.

Аксиология (от axio - ценность, logos - слово, учение) - один из самых молодых разделов философии. Как самостоятельная философская наука аксиология появилась лишь в конце прошлого века. Разумеется, суждения о различных видах ценности - о благе, доброте, красоте, святости и т. п. - встречаются и у классиков античной философии, и у теологов средневековья, и у ренессансных мыслителей, и у философов Нового времени, однако обобщающего представления о ценности как токовой и соответственно о закономерности её проявления в различных конкретных формах в философии не было до середины прошлого столетия.

Существительное антропология происходит от греческих слов anyrwpoq (человек) и logoq (мысль, слово) и обозначает рассуждение, или трактат, о человеке. Прилагательное философская указывает на тот способ изучения человека, в котором делается попытка объяснить посредством рационального мышления самую сущность человека, ту последнюю реальность, из-за которой мы и говорим, что вот это существо есть человеческая личность.

Правда, недостаточно указать на этимологию слов, чтобы получить подлинное и удовлетворительное определение философской антропологии. Содержание этой науки было и остаётся очень насыщенным, а также спорным и проблематичным.

Прежде всего, вспомним, что существуют разного рода антропологии. Необходимо разграничить их, чтобы ясно увидеть собственную область философской антропологии.

В исследовательском мире существует физическая антропология, или антропобиология, предметом которой являются палеонтологические темы, генетика популяций, вопросы это экологии. Далее, существует психологическая антропология, изучающая человеческое поведение в психической или психосоматической перспективе как в нормальных субъектах, так и в субъектах с нарушениями психического равновесия. К этой области принадлежат психоанализ, парапсихология и так далее. Культурная антропология, наиболее развитая, занимается изучением этнологии первобытных народов, их обычаев, обрядов, родственных связей, языка, нравственности и религии. Этот род антропологии, особенно в связи с развитием структурализма, претендует на роль единственной подлинной антропологии. Он предстаёт в качестве альтернативы философской антропологии, и её могильщика; говорит об этнологической смерти философии и даже о смерти человеческого субъекта. Существует также социальная антропология, которая занимается исследованиями современных обществ и потому не всегда чётко отграничивается от социологии. Наконец, следует сказать о теологической антропологии; она рассматривает и разъясняет то, что Бог открыл людям о реальности, по имени «человек». Говоря конкретнее, она современным языком излагает то учение, которое в классической католической теологии содержалось в трактатах о первородном грехе, о возвышении человека к благодатному состоянию и его оправдании перед Богом.

Этика (греч. ethiká, от ethikós - касающийся нравственности, выражающий нравственные убеждения, ethos - привычка, обыкновение, нрав) - философская наука, объектом изучения которой является мораль, нравственность как форма общественного сознания, как одна из важнейших сторон жизнедеятельности человека, специфическое явление общественно-исторической жизни. Этика выясняет место морали в системе других общественных отношений, анализирует её природу и внутреннюю структуру, изучает происхождение и историческое развитие нравственности, теоретически обосновывает ту или иную её систему.

Термин «этика» введен античным философом Аристотелем. Его сочинения так и назывались «Никомахова этика», «Эвдемова этика», «Большая этика». Этика привлекала внимание этого мыслителя главным образом с точки зрения проблемы формирования гражданина государства. Он видел связь между политикой и этикой, поскольку государство нуждается в гражданах, наделенных добродетелями, позволяющими быть гражданами государства или полиса. Для обозначения науки, которая изучает человеческие добродетели, Аристотель образовал существительное ethice (этика) от прилагательного ethicos (этический). Этим термином он обозначал особую область исследования – «практическую» философию, которая была призвана ответить на вопрос: что мы должны делать? Этика должна была оценивать любую ситуацию, с точки зрения понятий добра и зла, справедливости, долга и т. д.

В русском языке сфера этического более всего ассоциируется с понятиями «нравы», «нравственность». В «Толковом словаре живого великорусского языка» Вл. Даля понятия «нравственность», «нравственный человек» ассоциируются со словами «добро», «благонравный», «добронравный», «добродетельный». В данном случае речь идет о характеристике человека, живущего по законам правды, справедливости, соизмеряющего свои поступки с совестью, долгом, общечеловеческими заповедями, сердцем.

В современном понимании этика – философская наука, изучающая мораль как одну из важнейших сторон жизнедеятельности человека, общества. Если мораль представляет собой объективно существующее специфическое явление общественной жизни, то этика как наука изучает мораль, ее сущность, природу и структуру, закономерности возникновения и развития, место в системе других общественных отношений, теоретически обосновывает определенную моральную систему.

Исторически предмет этики существенно изменялся. Она начинала складываться как школа воспитания человека, научения его добродетели, рассматривалась и рассматривается (религиозными идеологами) как призыв человека к исполнению божественных заветов, обеспечивающих бессмертие личности; характеризуется как учение о непререкаемом долге и способах его реализации, как наука о формировании "нового человека" – бескорыстного строителя абсолютно справедливого общественного порядка и т. д.

В отечественных публикациях современного периода преобладающим является определение этики как науки о сущности, законах возникновения и исторического развития морали, функциях морали, моральных ценностях общественной жизни.

В этике принято разделять два рода проблем: собственно теоретические проблемы о природе и сущности морали и нравственную этику – учение о том, как должен поступать человек, какими принципами и нормами обязан руководствоваться.

В системе науки выделяют, в частности, этическую аксиологию, изучающую проблемы добра и зла; деонтологию, исследующую проблемы долга и должного; деспрективную этику, изучающую мораль того или иного общества в социологическом и историческом аспектах; генеалогию морали, историческую этику, социологию морали, профессиональную этику.

Этика как наука не только изучает, обобщает и систематизирует принципы и нормы морали, действующие в обществе, но и способствует выработке таких моральных представлений, которые в максимальной степени отвечают историческим потребностям, способствуя тем самым совершенствованию общества и человека. Этика как наука служит социальному и экономическому прогрессу общества, утверждению в нем принципов гуманизма и справедливости.

Эстетика (от греч. aisthetikos - чувствующий, чувственный) - филос. дисциплина, изучающая природу всего многообразия выразительных форм окружающего мира, их строение и модификацию. Эстетика ориентирована на выявление универсалий в чувственном восприятии выразительных форм реальности. В широком смысле - это универсалиистроения произведения искусства, процесса художественного творчества и восприятия, универсалии художественно-конструкторской деятельности вне искусства (дизайн, промышленность, спорт, мода), универсалии эстетического восприятия природы.
Длительное время предмет эстетика в отечественной науке определяли тавтологически - как «изучение эстетических свойств» окружающего мира, поскольку любой разговор об активности художественной формы был недопустим. Вместе с тем мировая эстетике, отстаивая идею о приоритете в искусстве и эстетике не «что», а «как», вела речь именно о выразительных формах, переплавляющих сущность и явление, чувственное и духовное, предметное и символическое. Процесс эстетического и художественного формообразования - мощный культурный фактор структурирования мира, осуществления чувственно-выразительными средствами общих целей культурной деятельности человека - преобразования хаоса в порядок, аморфного - в целостное. В этом смысле понятие художественной формы используется в эстетике как синоним произведения искусства, знак его самоопределения, выразительно-смысловой целостности.

| | | | | | 7 | | | | | | | | | |

Введение

1.1 Понятие философии

1.2 Функции философии

1.3 Формы философской деятельности

2.1 Предмет философии

2.2 Разделы философии

3. Современная философия

Заключение

Список литературы

Актуальность данной темы определяется дискуссией по проблемам востребованности в современной культуре философского знания. Наука ли философия, мировоззрение ли - что несет она современному человеку?

Объектом исследования является философия в современном мире.

Целью настоящей работы является исследование современной философии.

В связи с поставленной целью можно формулировать следующие задачи исследования:

Сформулировать понятие философии, ее функций в современном мире и формах;

Рассмотреть предмет и разделы философии;

Выделить современные направления философии.

Структура данной работы соответствует поставленным целям и задачам. Работа состоит из 3 разделов. В первом сформулированы понятие, функции и формы философии, во втором – предмет и разделы философии, в третьем описываются особенности современной философии, основные философские направления, в заключении сделаны основные выводы по содержанию работы.

1. Понятие, функции философии и формы философской деятельности

1.1 Понятие философии

Традиционно философия определяется как исследование первопричин и начал всего мыслимого - универсальных принципов, в рамках которых существует и изменяется как бытие, так и мышление, как постигаемый Космос, так и постигающий его дух. Мыслимое в традиционной философии выступает в качестве бытия - одной из основных философских категорий. К бытию относятся не только реально происходящие процессы, но и умопостигаемые возможности. Поскольку мыслимое необозримо в своих частностях, философы, в основном, концентрируют своё внимание на первопричинах, предельно общих понятиях, категориях. В разные эпохи и для разных философских направлений эти категории.

Философия включает в себя такие различные дисциплины, как логика, метафизика, онтология, эпистемология, эстетика, этика и др., в которых задаются такие вопросы, как, например, "Существует ли Бог?", "Возможно ли объективное познание?", Фундаментальным методом философии является построение умозаключений, оценивающих те или иные аргументы, касающиеся подобных вопросов. Между тем, точных границ и единой методологии философии не существует. Споры идут и по поводу того, что считать философией, и само определение философии различно в многочисленных философских школах.

Сам термин "философия" всегда имел славу термина, с трудом поддающегося определению из-за подчас фундаментального разрыва между философскими дисциплинами и используемыми в философии идеями.

Гегель определял философию как науку о мышлении, которая имеет своей целью постижение истины посредством развёртывания понятий на основе развитого "субъективного мышления" и метода, который "в состоянии обуздывать мысль, вести её к предмету и удерживать в нём". В марксизме-ленинизме давалось несколько взаимосвязанных определений: философия есть "форма общественного сознания; учение об общих принципах бытия и познания, об отношении человека и мира; наука о всеобщих законах развития природы, общества и мышления". Хайдеггер в первой лекции своего курса "Основные понятия метафизики", последовательно рассмотрев взаимоотношения философии с наукой, мировоззренческой проповедью, искусством и религией, предложил при сущностном определении философии отталкиваться не от них, а от высказывания немецкого поэта Новалиса: "Философия есть, собственно, ностальгия, тяга повсюду быть дома". Тем самым, признав фактически не только возможность, но в данном случае и необходимость использования "взгляда со стороны" (поэзии) для философии.

1.2 Функции философии

По отношению к любой сфере человеческой жизни и деятельности философия может занимать три позиции.

1. Исследовательская позиция. Философия как наиболее общая наука исследует данную сферу.

2. Критическая и методологическая позиция. Критикует деятельность данной сферы и предписывает ей правила.

3. Позиция активного вмешательства. Претендует на то, чтобы заменить собой данную сферу деятельности (например, время от времени философия пытается подменить собой науку).

мировоззренческую,

методологическую,

мыслительно-теоретическую,

гносеологическую,

критическую,

аксиологическую,

социальную,

воспитательно-гуманитарную,

прогностическую функции философии.

Мировоззренческая функция способствует формированию целостности картины мира, представлений об его устройстве, месте человека в нем, принципов взаимодействия с окружающим миром.

Методологическая функция заключается в том, что философия вырабатывает основные методы познания окружающей действительности.

Мыслительно-теоретическая функция выражается в том, что философия учит концептуально мыслить и теоретизировать – предельно обобщать окружающую действительность, создавать мыслительно-логические схемы, системы окружающего мира.

Гносеологическая – одна из основополагающих функций философии – имеет целью правильное и достоверное познание окружающей действительности (то есть механизм познания).

Роль критической функции – подвергать сомнению окружающий мир и существующее значение, искать их новые черты, качества, вскрывать противоречия. Конечная задача данной функции – расширение границ познания, разрушение догм, окостенелости знания, его модернизация, увеличение достоверности знания.

Аксиологическая функция философии (в переводе с греческого axios – ценный) заключается в оценке вещей, явлений окружающего мира с точки зрения различных ценностей – морально-нравственных, этических, социальных, идеологических и др. Цель аксиологической функции – быть "ситом", через которое пропускать все нужное, ценное и полезное и отбрасывать тормозящее и отжившее. Аксиологическая функция особенно усиливается в переломные периоды истории (начало средних веков – поиск новых (теологических) ценностей после крушения Рима; эпоха Возрождения; Реформация; кризис капитализма конца XIX – начала ХХ вв. и др.).

Социальная функция – объяснить общество, причины его возникновения, эволюцию современное состояние, его структуру, элементы, движущие силы; вскрыть противоречия, указать пути их устранения или смягчения, совершенствования общества.

Воспитательно-гуманитарная функция философии состоит в том, чтобы культивировать гуманистические ценности и идеалы, прививать их человеку и обществу, способствовать укреплению морали, помочь человеку адаптироваться в окружающем мире и найти смысл жизни.

Прогностическая функция заключается в том, чтобы на основании имеющихся философских знаний об окружающем мире и человеке, достижениях познания спрогнозировать тенденции развития, будущее материи, сознания, познавательных процессов, человека, природы и общества.

1.3 Формы философской деятельности

Философия как мировоззрение

Философия является мировоззренческой дисциплиной (наукой), поскольку её задачей является обозрение мира в целом, поиск ответов на наиболее общие вопросы.

Мировоззрение - система наиболее общих взглядов на мир (природу и общество) и место человека в этом мире. В истории человечества выделяют ряд форм мировоззрения: мифологию, религию, философию и другие.

Есть мнение, что философия - это мировоззрение человека, то есть его суждение об окружающем его мире, о событиях происходящих в этом мире, комплекс понятий о культуре, идеологиях, его заблуждения и прозрения.

Мировоззрение формируется под воздействием личного жизненного опыта, школ и течений, существующих в умах людей в данную эпоху, на склад ума индивидуума. Часто индивидуум не высказывает свои мировоззренческие взгляды. Но это не значит, что их нет. Часто философ рассматривает явление через ту или иную призму предвзятости. Бердяев, например, в своей работе "Смысл творчества" прямо определяет эту свою предвзятость русским православием, причём, в своей собственной трактовке этого православия. Призма К. Маркса: бытие определяет сознание. Да, вполне вероятно, что у каждого индивидуума есть своя призма, может быть не сформулированная. Очень часто философы формулируют какой-никакой постулат, а потом на протяжении всей своей жизни строят натянутые схемы в поддержку этого постулата.

Философия как образ жизни

В античной, индийской и китайской философии сама философия рассматривалась не только как теория, но и как образ жизни (деятельность).

Философия и наука

Имеется, по крайней мере, три вопроса, касающихся соотношения философии и науки:

Является ли философия наукой?

Как соотносятся между собой философия и частные (конкретные) науки?

Как соотносятся между собой философия и вненаучное знание?

При рассмотрении первого вопроса о научности философии видно, что на протяжении всей своей истории философия - один из источников развития человеческого знания. Рассматривая её исторически, можно обнаружить преемственность в развитии философского знания, его проблематики, общность категориального аппарата и логики исследования. Не случайно Гегель рассматривал философию, прежде всего с точки зрения "науки логики".

В то же время в истории человеческой мысли существуют целые пласты ненаучной философии, например, религиозной. Плотная связь философии и науки присуща в основном европейскому способу осмысления процессов познания. Возврат европейской мысли к ненаучному (и даже антинаучному) философствованию нередко проявляется во время кризисов (примером может служить Лев Шестов).

Отношения науки (частных наук) и философии являются предметом дискуссии. Философия нередко претендует на то, чтобы быть чем-то большим, чем наука, ее началом и итогом, методологией науки и её обобщением, теорией более высокого порядка, метанаукой (наукой о науке, наукой, обосновывающей науку). Наука существует как процесс выдвижения и опровержения гипотез, роль философии при этом заключается в исследовании критериев научности и рациональности. Вместе с тем, философия осмысливает научные открытия, включая их в контекст сформированного знания и тем самым, определяя их значение. С этим связано древнее представление о философии как о царице наук или о науке наук. Однако даже при отсутствии возможности претендовать на роль науки наук, философия может рассматриваться как наука, имеющая дело с более высоким, вторичным уровнем обобщения, воссоединяя частные науки. Первичный уровень обобщения приводит к формулированию законов конкретных наук, а задача второго - выявление более общих закономерностей и тенденций. Надо иметь в виду, что новые открытия в области частных наук могут приводить к утверждению как научно-философских выводов, так и философской ветви, представляющей иррационалистические спекуляции. Также сама философия может влиять на частные науки, как положительно, так и негативно. Нужно также отметить, что история философии - это гуманитарная наука, основной метод которой - толкование и сравнение текстов. Ответ на вопрос о соотношении ненаучного знания и философии связан с вопросом о соотношении философии и "заблуждающегося разума". Этот момент необходим с исторической точки зрения в силу самого характера процесса познания. Он свойственен любой науке. Философия также не может быть гарантирована от заблуждений. Отношение философии и паранауки. Многие приверженцы концепции постмодернизма и другие авторы призывают использовать любые учения вплоть до мистики, суеверий, магии, астрологии и т. д., лишь бы это оказывало терапевтическое действие на современное больное общество и индивидов. Однако подобная позиция абсолютной нейтральности научного мировоззрения к псевдонауке ведёт к интеллектуальному анархизму. Наиболее велико влияние паранауки становится именно в критические моменты развития общества, так как каждый индивид стремится свалить груз ответственности за принятие решений и уйти от необходимости делать свой выбор. Статус и общекультурное значение рационалистической и научной философии не совместимы с псевдонауками.

Философия и религия

Подобно философии, религия также исследует первопричины мыслимого (Бог, Брахман), однако в религии делается упор на веру, культ, откровение, а в философии - на интеллектуальное постижение.

Тем самым философия дает дополнительную возможность постижения смысла и осмысления мудрости, заложенных в религии. В религии на первом плане вера, в философии - мысль и знание. Религия догматична, а философия антидогматична. В религии есть культ в отличие от философии.

Карл Ясперс писал: "Признаком философской веры, веры мыслящего человека, служит всегда то, что она существует лишь в союзе со знанием. Она хочет знать то, что доступно знанию, и понять самоё себя"

Философия и искусство

В философии немецкого романтизма был выдвинут тезис "философия как искусство".

2. Предмет и разделы философии

2.1 Предмет философии

Что именно является предметом философии, зависит от эпохи и интеллектуальной позиции мыслителя. Споры, что такое предмет философии продолжаются. По словам Виндельбанда: "Только уяснив историю понятия философия, можно определить, что в будущем сможет притязать в большей или меньшей степени к ней".

Свои варианты ответа на вопрос о предмете философии предлагали разные школы. Один из наиболее значимых вариантов принадлежит Иммануилу Канту. В марксизме-ленинизме также предлагалась своя формулировка "основного вопроса философии".

Марксизм-ленинизм относил к числу важнейших вопросов два:

"Что первично: дух или материя?" Этот вопрос считался одним из главнейших вопросов философии, поскольку, утверждалось, что с самого начала развития философии произошло деление на идеализм и материализм, то есть суждение о главенстве духовного мира над материальным, и материального над духовным соответственно.

Вопрос о познаваемости мира, который был в нём главным вопросом эпистемологии.

Одним из фундаментальных вопросов философии является непосредственно вопрос: "Что такое философия?". Каждая философская система имеет стержневой, главный вопрос, раскрытие которого составляет её основное содержание и сущность.

Философия отвечает на вопросы

"Что делает тот или иной поступок правильным или неправильным?"

Философия пытается ответить на вопросы, на которые пока не существует способа получения ответа, типа "Для чего?" (напр., "Для чего существует человек?". В то же время наука пытается ответить на вопросы, на которые существуют инструменты получения ответа, типа "Как?", "Каким образом?", "Почему?", "Что?" (напр., "Как появился человек?", "Почему человек не может дышать азотом?", "Каким образом возникла Земля? "Как направлена эволюция?", "Что будет с человеком (в конкретных условиях)?").

Соответственно этому происходило деление предмета философии, философского знания на основные разделы: онтологию (учение о бытии), эпистемологию (учение о познании), антропологию (учение о человеке), социальную философию (учение об обществе) и др.

2.2 Разделы философии

Методология. Поскольку философия есть поиск знания о последних вещах, одним из ее главных предметов была природа самого знания. В ходе его исследования встают четыре основных вопроса: 1) что является источником знания. 2) какова природа истины и в чем ее критерий. 3) каково отношение между восприятиями и вещами. 4) каковы формы правильного рассуждения. Первые три вопроса относятся к эпистемологии (теории познания), четвертый - к логике.

По вопросу об источнике знания философы разделились на две школы - рационалистов и эмпиристов. Ответ представителя эмпиризма заключается в том, что все знание имеет своим источником чувственный опыт; ответ рационалиста - что, по крайней мере, некоторые виды знания (например, самоочевидные суждения логики и математики) имеют своим источником свет самого разума. Многие философы, в частности Кант, пытались достичь компромисса между этими подходами.

Ответы на второй вопрос, касающийся природы истины, достаточно близки к ответам на первый вопрос. Эмпирик, скорее всего, сочтет, что истина состоит в соответствии между идеями и данными чувств. Рационалист склонен усматривать ее либо во внутренней необходимости и самоочевидности самого суждения, либо в его совместимости с другими суждениями, составляющими некое связное целое. Еще одним подходом, отличающимся от этих двух, является прагматизм, согласно которому истинность того или иного верования заключается в том, насколько успешно оно "работает" в практической деятельности.

На вопрос об отношении восприятий и вещей имеются три основных ответа, соответствующие позициям реализма, дуализма и идеализма. Последовательный реалист считает, что когда мы видим столы и стулья, камни и деревья, то ощущаем сами физические объекты, которые существуют "вне нас", независимо от того, воспринимаем мы их или нет. Дуалист, соглашаясь с реалистом, что физические вещи существуют независимо от нас, считает, что мы не ощущаем их непосредственно; воспринимаемое нами есть лишь совокупность изображений или символов вещей "вне нас". Идеалист полагает, что вообще нет вещей, независимых от опыта, все вещи можно свести к опыту без остатка.

На вопрос о природе и формах правильного рассуждения отвечает отдельная философская дисциплина - логика. Спорящими сторонами здесь также являются рационалисты и эмпирики. Первые считают, что рассуждение идет по пути, проложенному объективной необходимостью; оно следует за связью признаков и суждений, которая для разума самоочевидна. Вторые, вместе с Миллем, полагают, что эта необходимость есть не что иное, как установившаяся привычка, возникающая из наблюдения постоянного соединения признаков. Большинство логиков склонялись к рационалистической точке зрения.

Метафизика. Это - центральная философская дисциплина. Метафизика занимается природой и структурой реальности, ее основные проблемы - онтологическая и космологическая. Онтология - философская дисциплина, исследующая вопрос об общей основе, или субстанции, всех вещей. Те, кто полагает, что существует только одна такая субстанция, называются монистами. Те, кто полагает, что существует две или более субстанции, называются плюралистами. Наиболее глубоко различаются по своей природе материя и сознание, и монизм, как правило, занимался сведением одной из этих субстанций к другой. Тех, кто сводит сознание к физическому миру, называют материалистами; среди них - Демокрит, Гоббс, а в недалеком прошлом бихевиористы. Тех, кто сводит материю к сознанию или опыту, относят к идеалистам; примерами могут служить Беркли и Юм. Декарт и многие другие философы были убеждены, что эти две формы существования несводимы друг к другу и одинаково реальны; таких философов называют представителями онтологического дуализма.

Вторая основная проблема метафизики - космологическая проблема, или проблема устройства природы. Различные решения этой проблемы отражают различие взглядов в сфере онтологии. Материалисты, как правило, придерживаются механистических взглядов, т.е. полагают, что законы, "скрепляющие" Вселенную в единое целое, являются чисто механическими законами того типа, с которым мы встречаемся в физике. Идеалисты отвергают такое миропонимание, для них Вселенная - это совокупность духов или, по Гегелю, один всеобъемлющий дух (разум): мы могли бы увидеть, если бы обладали достаточным знанием, что его части образуют единую умопостигаемую систему. Дуалисты, как и следует ожидать, имеют не столь стройное мировоззрение. С их точки зрения, мир разделен на царство механических законов и царство целей. В одном из западных религиозных учений сочетаются представления о материальном царстве, управляемом физическими законами, и представления о том, что само это царство создано и контролируется духовным существом, которое упорядочивает все сущее в соответствии со своими собственными целями. Такое учение называется теизмом.

Метафизика не всегда ставит проблемы космического масштаба. Предметом ее анализа может стать какая-то конкретная структура или конкретное отношение в рамках целого. Например, одной из наиболее известных метафизических проблем является проблема причинности: что мы имеем в виду, когда говорим, что A - причина B. На этот вопрос давались самые разнообразные ответы: согласно Юму, представление о причине возникает вследствие единообразного повторения явлений; некоторые рационалисты вроде Спинозы видели в причинности логическую необходимость, подобную той, что мы находим в геометрии. Метафизиков также интересовали проблемы, связанные с пространством и временем. Бесконечны они или имеют пределы. В любом случае мы сталкиваемся с серьезными трудностями. Являются ли пространство и время структурами, принадлежащими внешнему миру, или это просто формы, в которые разум облекает наши представления. Реалисты считают верным первое, Кант - второе. Далее, каково место человеческого Я в мире. Может быть, Я - это просто приложение к телу, исчезающее вместе с его смертью. Или Я способно к собственной независимой жизни. Задавать такие вопросы - значит погружаться, через один-два шага, в проблемы отношения тела и души, свободы воли и бессмертия, обсуждавшиеся на протяжении всей истории метафизики.

Теория ценностей. Человечество традиционно признавало три фундаментальные ценности: истину, благо и красоту. Строго говоря, философия есть поиск истины; она оставляет стремление к благу морали, а постижение прекрасного - искусству. Когда философия начинает заниматься благом и красотой, то делает это только для того, чтобы найти истину, связанную с этими ценностями. Философы считали, что такая истина имеет первостепенное значение, поскольку неправильное ее понимание способно направить жизнь человека по ложному пути.

Раздел философии, разрабатывающий теорию благой жизни, называется этикой. Этика занимается исследованием двух главных проблем: 1) какова цель жизни, какого рода опыт имеет наивысшую ценность в жизни. 2) на каком основании мы считаем данное поведение правильным. Различные ответы на первый вопрос дают две главные школы. С точки зрения гедонизма, единственным подлинным благом, единственным свойством, придающим ценность всему остальному в жизни, является наслаждение. Этот взгляд пользовался популярностью со времен Древней Греции и до наших дней. Но среди этиков он не слишком распространен. Большинство из них считают, что существует множество подлинных ценностей; что знание, красота и любовь, например, обладают своей собственной ценностью, не сводимой к наслаждению, которое может их сопровождать. Некоторые философы стремились привести эти разнообразные блага к единому принципу, рассматривая их все как формы самореализации, способы развития или выражения данных человеку от природы сил.

На второй существенно важный этический вопрос - на каком основании мы считаем данное поведение правильным или ошибочным. - отвечают также две главные школы. С точки зрения утилитаризма, если имеется ответ на первый вопрос - что есть внутренне значимое благо. - то легко дать ответ и на второй вопрос: правильным является тот поступок, который, из всех возможных поступков, приносит наибольшее количество блага, как бы мы ни трактовали смысл самого блага. Этот взгляд пользовался наибольшей популярностью среди этиков 19 в. Однако наряду с ним существовал и совершенно другой взгляд, а именно, что правильность или ошибочность поведения заключается в чем-то, присущем самому поступку, а не в его последствиях. Эта точка зрения называется интуитивизмом. Ее разделял Кант, считавший, что правильность поступка обусловлена подчинением закону разума: "Поступай так, чтобы правило твоего поведения могло стать правилом поведения для всех". Это - иная формулировка этики Нового Завета, согласно которой праведность поведения заключается не столько в последствиях, сколько в мотиве или чувстве, лежащем в основе того или иного поступка.

Еще одним разделом теории ценностей является эстетика - дисциплина, не столь хорошо развитая, как этика. Главные ее темы, обсуждавшиеся в прошлом, - природа красоты и цель (назначение) искусства. Поскольку по тому и другому вопросу предлагалось великое множество теорий, мы здесь отметим лишь по одной современной тенденции в каждой из тем. Благодаря влиянию Б. Кроче красоту многие стали анализировать в терминах выразительности, так что отталкивающая или хаотическая сцена может все же, если в ней тонко выражены определенные чувства, быть названа прекрасной. С другой стороны, с точки зрения формалистов и их защитников, назначение искусства - творение форм или образцов, удовлетворяющих эстетическому чувству независимо от того, обладают ли они сходством с оригиналом и передают ли какой-то иной смысл.

3. Современная философия

Сциентизм (от лат. scientia - наука} - философско-мировоззренческая ориентация, связанная с обоснованием способности науки решить все социальные проблемы. Сциентизм лежит в основе многочисленных теорий и концепций технологического детерминизма ("революции ученых", "революции управляющих", "индустриального общества", "постиндустриального общества", "микроэлектронной революции", "технотронного общества", "информационного общества" и др.), концепций неопозитивизма (прежде всего философии науки).

Антисциентизм не отрицает силы воздействия науки на общественную жизнь и человека. Однако это влияние истолковывается им как негативное, разрушительное. Антисциентизм подвергает пересмотру такие понятия, как истина, рациональность, социальное согласие и др. На основе антисциентизма сближаются экзистенциализм, франкфуртская социально-философская школа, ряд течений Римского Клуба, идеология "зеленых", религиозно-философские учения. Антисциентизм требует ограничить социальную экспансию науки, уравнять ее с другими формами общественного сознания - религией, искусством, философией; взять под контроль ее открытия, не допуская негативных социальных последствий. В своих крайних формах антисциентизм предлагает вообще отказаться от дальнейшего развития науки и техники (концепции "нулевого роста", "пределов роста" и т.п.).

Эти два важнейших направления развития философии нашего столетия органически связаны с рационализмом и иррационализмом, антропологизмом и натурализмом, материализмом и идеализмом. Последние направления, интегрированные сциентизмом и антисциентизмом, получили в XX столетии свои особенности. Так, рациональность и иррациональность развиваются как научная рациональность (философия науки) и научная иррациональность (философия психоанализа). Антропологизм - как научный антропологизм (Г.Плеснер, М.Шелер. Э.Фромм) и как натурализм (современный интуитивизм, "научный материализм").

Рационализм и иррационализм в XX столетии предстают как философское осмысление важнейших средств познания мира, управления человеческой деятельностью и воздействия на развитие общества.

Рационализм XX в. представлен неогегельянством: английскими философами Ф.Г. Брэдли (1846-1924), Р.Дж. Коллингвудом (1889- 1943); американским философом Д.Ройсом (1855-1916); итальянскими философами Б.Кроче (1866- 1952) и Дж.Джентиле (1875-1944) и др.; неорационализмом: французским философом Г.Башляром (1884-1962); швейцарскими философами - математиком Ф.Гонсетиом (1890-1975) и психологом и логиком Ж.Пиаже (1896-1980); рациовитализмом: испанским философом Х.Ортега-и-Гассепюм (1883- 1955); лингвистической феноменологией: английским философом Дж.Остином(1911-1960); критическим рационализмом английского философа К.Поппера (1902-1994); философией техники в форме технологического детерминизма: американского философа, социолога Д.Белла (р. 1919), социолога, экономиста Дж.К. Гэлбрепта (р. 1908), политолога, социолога Г.Кана(1922-1984), философа, социолога, публициста О.Тоффлера (р. 1928); французского социолога, публициста Р.Арона (р. 1905), философа, социолога, юриста Ж.Эллюля (р. 1912) и др.; методологией науки: американскими историком, философом Т.К. Куном (р. 1922), философом П.К. Фейерабендом (р. 1924); английским философом, историком науки И.Лакатосом (1922-1974); французским философом, историком науки А.Койре (род. в России, 1892-1964) и др.

Неогегельянство - рационалистическое направление в философии идеалистического толка конца XIX - первой трети XX столетия. Оно представляет собой интерпретации философии Г.В.Ф. Гегеля в духе новых философских идей: разложения с помощью диалектики "чувственности" и "вещественности" для достижения некой "внеэмпирической" реальности; соединение гегелевского учения об абсолютной идее с рассмотрением индивидуальности и свободы личности, интерпретацией исторического процесса и др. Переосмысление гегелевской философии с точки зрения историзма осуществляют Б.Кроче, Дж.Джентиле, Дж.Коллигвуд. Для Робина Джорджа Коллингву-да кризис современной ему западной цивилизации есть следствие отказа от веры в разум как основы организации всей социальной жизни.

Неореализм - другое течение рационалистического направления философской мысли первой половины XX в. Для представителей этого течения реальность открывается в понятиях теоретического научного мышления. При этом математика - это высшее дедуктивное, интеграционное знание, содействующее творческому синтезу в науке.

Рациовитализм - появился как результат критики рационализма, прежде всего декартовского, философией Нового времени. Х.Ортега-и-Гассет не принимает рационализма Р.Декарта, ибо в философии последнего человек только познающий, но не живущий, а поэтому многие проявления бытия человека у Декарта остались за пределами исследования.

Ортега-и-Гассет претендует на открытие и обоснование новой роли разума, позволяющей понять единство человека с миром. И мир этот - не только внешний мир межиндивидуальных отношений, но и внутренний, личностный мир, в основе которого лежит свободный индивидуальный выбор.

Иррационализм XX в. представлен "философией жизни" Ф.Ницше (1844-1900), В.Дильтея (1833-1911), Г.Зиммеля (1858-1918), А.Бергсона (1859-1941); психоаналитической философией З.Фрейда (1856-1939), К.Г. Юнга (1875-1961), А.Адлера (1870- 1937), К.Хорни (1885-1952), Э.Фромма (1900-1980); экзистенциализмом, о котором речь пойдет ниже.

Немецкий философ Вильгельм Дильтей считал, что философия является "наукой наук" и поэтому не дает познания сверхчувственных сущностей. Науки делятся на "науки о природе" и "науки о духе". Предметом последних является общественная жизнь, которая постигается "описательной психологией". Человек, по Дильтею, сам есть история, которая постигается психологией как "понимающей" связи всей душевной жизни человека, ее мотивов, выбора, целесообразных действий. Проблемы, которые поставил философ, интересны и значительны. Например, связь индивидуального с социальным: как может чувственная индивидуальность сделаться предметом общезначимого объективного познания?

Французский философ, лауреат Нобелевской премии (получил премию за стиль своих философских сочинений) Анри Бергсон исследовал такие феномены, как длительность, жизненный порыв, поток сознания, воспоминание о настоящем, творческая эволюция. Каждое из опубликованных А.Бергсоном произведений - "Опыт о непосредственных данных сознания", "Материя и память", "Введение в метафизику", "Творческая эволюция", "Два источника морали и религии" - становилось событием европейской интеллектуальной жизни. Центральные понятия его философии - "чистая длительность" как истинное, конкретное время и "неинтеллектуальная интуиция" как подлинный философский метод. Длительность предполагает постоянное творчество новых форм, взаимопроникновение прошлого и настоящего, непредсказуемость будущих состояний, свободу. Познание длительности доступно лишь интуиции.

Последние полтора десятилетия исследователи культуры, в том числе философии, пишут о модернизме и постмодернизме. Модернизм (фр. moderne - новейший, современный) как феномен имел в истории культуры разные толкования: как новое в искусстве и литературе (кубизм, дадаизм, сюрреализм, футуризм, экспрессионизм, абстрактное искусство и т.п.); как направление в католицизме, стремящееся к обновлению вероучения на основе науки и философии; наконец, как осмысление качественно новых феноменов или качественно новой интерпретации уже известного в философии. Так, к модернизму в свое время относили позитивизм, марксизм, а еще раньше просвещение. Для модернизма, с точки зрения Хабермаса, характерна "открытость" того или иного учения другим учениям. Совсем недавно в англосаксонских странах, отмечает он, господствовала аналитическая философия, в то время как в Европе, в таких странах, как Франция и Германия (ФРГ), были свои философские кумиры: во Франции-Ж. П.Сартр, а в Германии- Т.Адорно. Однако последние 20 лет французы стали восприимчивы к философской мысли и США, и Германии, а немецкие философы опираются на идеи К.Леви-Строса. М.Фуко, Д.Лукача. Т.Парсонса. К модернистам Хабермас относит американского социолога, социального философа Толкотта Парсонса (1902-1979), автора теории дифференцированного, все усложняющегося общества, где складывается отчуждение структур деятельности в "жизненном мире" от структур социальной системы.

Одним из первых философов постмодернизма является французский философ Жан Франсуа Лиотар (р. 1924). Всвоей книге "Состояние постмодерна" (1979) он объясняет феномен постмодерна как не только философский, но в целом культурологический, как своего рода реакцию на универсалистское видение мира в модернистской философии, социологии, религиоведении, искусстве и т.д. Ж.Ф. Лиотар, так же как и Ю.Хабермас, видит отличие постмодернистской философии от марксистской в утверждении идеи выбора из нескольких альтернатив, представляемых не столько в познанном, сколько в исторической конфигурации жизненных практик, в социальной сфере. Постмодернизм представлен, таким образом, современным постструктурализмом (Ж.Деррида, Ж.Бордрийяр), прагматизмом (Р.Рорти).

Американский философ Ричард Рорти (р. 1931), профессор университета в Вирджинии, известен своим проектом "деструкции" всей предшествующей философии. По его мнению, вся до сих пор существовавшая философия искажала личностное бытие человека, ибо лишала его творчества. Прежней философии не хватало гуманитарности, считает Р.Рорти. Он в своем учении соединяет прагматизм с аналитической философией, утверждая, что предметом философского анализа должны быть социум и формы человеческого опыта. Рорти, таким образом, толкует философию как "голос в разговоре человечества", картину всеобщей связи, посредницу во взаимопонимании людей. Для него социум - общение людей и ничего больше... В социуме главное - интересы личности, "собеседника".

Можно сказать, что постмодернизм представляет собой реакцию на изменение места культуры в обществе: на сдвиги, происходящие в искусстве, религии, морали в связи с новейшей техникой постиндустриального общества. Постмодернизм настаивает на гуманитаризации, антропологизации философского знания.

Заключение

Сам термин "философия" всегда имел славу термина, с трудом поддающегося определению из-за подчас фундаментального разрыва между философскими дисциплинами и используемыми в философии идеями

Современные западные источники дают гораздо более осторожные определения, например: "философией является учение о наиболее фундаментальных и общих понятиях и принципах, относящихся к мышлению, действию и реальности".

Философия включает в себя такие различные дисциплины, как логика, метафизика, онтология, эпистемология, эстетика, этика и др.,

Функции философии – основные направления применения философии, через которые реализуются ее цели, задачи, назначение. Принято выделять:

мировоззренческую, методологическую, мыслительно-теоретическую, гносеологическую, критическую, аксиологическую, социальную, воспитательно-гуманитарную, прогностическую функции философии.

Предметом философии называют круг вопросов, которые она изучает.

"Кто такой человек и зачем он пришел в этот мир?"

"Что делает тот или иной поступок правильным или неправильным?"

Существует три главных раздела философии: методология, метафизика и теория ценностей. Однако между этими дисциплинами не проведено четких границ. Существуют такие философские вопросы, которые одновременно относятся более чем к одной из этих дисциплин, и существуют такие, которые не относятся ни к одной.

Современная философия представляет собой сложное духовное образование. Ее плюрализм расширился и обогатился как за счет дальнейшего развития науки и практики, так и за счет развития самой философской мысли в предшествующие столетия.

Она предстает в различных направлениях. Среди них такие, как модернизм и постмодернизм, рационализм и иррационализм, сциентизм и антисциентизм.

Сегодня в нашей стране, да и в других странах рождается новый тип материалистической философии, ориентированный на материалистическое понимание истории, обращенное к личности, жизненному миру человека, решению проблем материального и духовного, природного и общественного, индивидуального и социального, объективного и субъективного, личностного и коллективного.

1. В.Н. Лавриненко. Философия: учебник. Современная философская мысль. Главные направления современной философии. – М., 2002.

Отправь заявку с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.